Этери Чаландзия - Человек и Церковь. Путь свободы и любви

«На исходе и вены, и деньги.

Откидон продолжается. Вчера ночью проснулся оттого, что кто-то сжимал мне руку. То была моя другая рука…. Засыпаю за чтением, и слова принимают значение шифра…. Одержим шифрами…. Человек заражается цепочками болезней, выдающих зашифрованное послание….

Ужалился на глазах у Д.Л. Нащупываю вену в босой левой ноге…. У торчков нет стыда…. Они непроницаемы для отвращения остальных. Сомнительно, чтобы стыд мог существовать в отсутствие либидо…. Стыд торчка исчезает вместе с его несексуальной общительностью, которая также зависит от либидо…. Наркоман относится к своему телу безлично, как к инструменту поглощения среды, в которой он обитает, оценивает свою ткань холодными руками лошадника. “Ширяться сюда без толку”. Мертвые рыбьи глаза шарят по изувеченной вене».

На самом деле это страшное явление, потому что наркотики делают людей не способными общаться с самими собой и миром вне иллюзии. Человек живет в некоем параллельном пространстве, и любая встреча с реальностью чревата для него появлением чувства беспокойства и дискомфорта. Вроде бы ничего особенного вокруг не происходит, но при малейшем соприкосновении с настоящей жизнью такому человеку хочется уйти и спрятаться. Курнуть и окунуться в привычные и приятные грезы. Да, он никому не делает плохо, никого не достает, ни на кого не бросается, он тих и удобен в общении. Но только он ли это? Большой вопрос. Основная беда легких наркотиков связана именно с этой опасностью потери себя.

Многие пробуют различные вещества, в том числе и запрещенные, объясняя это стремлением расширить границы сознания и встретиться с высшими силами и Богом. Но здесь есть большая ловушка – человек ищет одно, а находит другое. Он встречается с иллюзией, с подменой, отнюдь не с тем духовным миром, которого ждет. Духовный мир – это не только мир ангелов и добрых духов, это еще и сатанинский мир демонов и бесов.

«Есть только одно благо – Бог. Все остальное – благо, когда смотришь на него, и зло, когда от него отвернешься. Чем выше и сильнее что-либо в естественной иерархии, тем будет страшнее оно в мятеже. Бесы не падшие блохи, но падшие ангелы».

Апостол Павел пишет, что Сатана может явиться и в образе светлого ангела для того, чтобы соблазнить и обмануть человека. А авва Дорофей говорит, что опасность зла – в его способности прикинуться добром. Ведь в своем первозданном виде зло легко распознаваемо, оно должно быть привлекательным, чтобы человек на него согласился. Когда оно прикрыто соблазнительной и блестящей оберткой, на него гораздо легче клюнуть. Потом оно покажет свою истинную сущность, но для того, чтобы человек соблазнился, зло должно ему понравиться. И в этом опасность расширения сознания с помощью наркотиков, например ЛСД. Человек входит в иллюзорный мир подмен, где может быть все что угодно, кроме Бога.

Состояние, которое переживает человек в пламенной молитве, тоже можно назвать измененным. В трудах святых часто употребляется слово «экстазис» – экстаз, выход за пределы. Но это совсем другое переживание, оно не связано с использованием искусственных техник или каких-то веществ. Это дар Божий. То, что дается Богом человеку. Если мы сами, желая вызвать в себе определенного рода ощущения, будем усиленно доводить себя до экстатических состояний, мы рискуем просто с ума сойти. Поэтому «экстазис» – это всегда только ответ Бога на искренние молитвы. Это тот чудесный момент, когда человек встречается с Богом. А Бог – это все-таки сверхреальность, а не вне-реальность. И человек, выходя из этой своей привычной земной и материальной среды, встречается со сверхреальностью, становится другим. Истинная молитва очень тяжело дается. Для этого надо не просто как-то особо горячо молиться, надо иметь большое сердце, чистую совесть и горячую веру. Путь христианина – это образ жизни.

Массовое употребление наркотиков в обществе, конечно, говорит о кризисе на уровне государства. Когда разрушаются нормальные отношения, ломаются идеологические системы и такие масштабные сдвиги происходят за столь короткий срок, это вызывает неизбежную реакцию. Ведь стремление к самообману характерно не только для отдельных людей, но и для общества в целом. А любая попытка лишить людей их иллюзий чревата возмущением и ответной агрессией.

Тем не менее и человек, и человечество могут и должны стремиться жить не в вымысле, а в реальности, какова бы она ни была. И зависит это от каждого из нас. От нашей собственной свободы и любви. В Евангелии говорится: «И свет во тьме светит, и тьма его не объяла». Действительно, даже если маленький огонек горит в ночи, то и ночь уже не такая темная.

Без сомнения, искусство выросло из религиозного сознания. И даже самые ранние его формы – языческие и античные – наполнены пониманием мира как творения Божьего. В основе искусства, так же как и религии, лежит попытка познать Бога и человека. В этом смысле искусство и религия – понятия изначально глубоко родственные. Примечательно, что слова «культура» и «культ» имеют общий латинский корень colo – почитание, поклонение, возделывание.

Впрочем, необходимо различать понятия религиозного искусства и искусства церковного. Церковное искусство – церковная архитектура, церковное пение, икона, скульптура или фреска, – все то, что образует среду и объекты религиозного поклонения. Понятие религиозного искусства гораздо шире. Оно затрагивает тему отношений человека и Бога. К нему можно отнести и поэзию Данте, и картины Рафаэля, и музыку Баха и другие произведения, так или иначе затрагивающие религиозную тему. Их главная задача – попытка понять человека, его душу, его взаимоотношения с собой, с Богом, с миром. С этой точки зрения вообще все искусство религиозно. Даже не искусство, а культура в широком смысле слова. Религиозный контекст неотделим от творчества даже тех художников, которые считают себя атеистами. Таких, например, как Луис Бунюэль, который создавал глубоко религиозные произведения и при этом говорил про себя: «Слава Богу, я – атеист». Сама эта фраза – весьма показательный оксюморон. Чехов, в произведениях которого просто невозможно не ощущать присутствия Христа, также считал себя атеистом.

«Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.