Том Холланд - В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Учитывая все это, какой смысл объяснять появление ислама ссылкой на один только ислам? То, что мусульманская традиция приписывает происхождение Корана и Сунны неграмотному человеку, жившему в языческом городе посреди пустыни, – это проблема, а не решение. Возможно, если бы откровения пророка материализовались в другое время и в другом месте, тогда тот факт, что предположения и допущения позднеантичного Ближнего Востока пронизывают их, словно буквы прозрачный леденец, показался бы чудом. А так… Расстояние между Меккой и территориями Римской и Персидской империй на севере наводит на мысль о тайне, которая поставила в тупик ранних картографов, составлявших карты Африки и Южной Америки и заметивших, что восточное и западное побережья Атлантического океана подходят друг к другу, как две части гигантского пазла. Идея о движении континентов по земному шару показалась слишком нелепой, чтобы ее можно было обдумывать всерьез. Только в 1960-х гг., с появлением теории сдвига тектонических пластов, наконец появилось убедительное решение. Удивительное совпадение оказалось и не совпадением вовсе.

Близкое соответствие между религией, которая стала называться исламом, и переполненным плавильным котлом позднеантичного Ближнего Востока вроде бы предполагает аналогичный вывод. Бесспорно, порядок, установленный арабами в течение столетия после хиджры, был новым. Но оригинальность – это еще не все. Халифат, основанный в VII в., конечно же являлся прототипом всех следующих исламских империй, но одновременно был чем-то бесконечно большим – последней, достигшей высшей точки и самой устойчивой империей Античности. Именно это будет доказано в этой книге. Но с самого начала необходимо признать, что такая задача далеко не проста. Здесь не может быть точности – только допущения. Космологи говорят об искривлениях времени и пространства, где не применимы законы физики. Вот и загадку происхождения ислама следует рассматривать аналогично – как черную дыру, всасывающую огромную вращающуюся спираль влияний и выталкивающую их обратно в совершенно другой форме. Карьера Мухаммеда традиционно считается центральным эпизодом истории Среднего Востока, служит одновременно высшей точкой моего рассказа о крахе Римской и Персидской империй и тем пунктом, где повествование становится фрагментарным. Действительно ли Коран датируется временем жизни пророка? Где, если не в Мекке, он мог жить? Почему упоминания о нем в раннем халифате так редки и таинственны? Ответы, которые я дал на все эти вопросы, в высшей степени условны. Я уверен, что другими они быть не могут. Но даже при этом я хотел тщательно проанализировать и взвесить потрясающе сложные источники, рассмотреть множество пробелов и несоответствий, которые в них присутствуют, а затем выстроить их в некое подобие рассказа. Но контекст этой попытки не является традиционным, взятым из трудов мусульман, живших на несколько веков позже Мухаммеда. Я старался использовать работы людей, живших в мире, в котором он родился, – расположенном в тени великих империй, посещаемом Богом мире поздней Античности.

Хроники мусульманских историков дают нам лишь слабый намек на сложность, многообразие и слепящие краски этого мира. Неверные, когда они появляются на страницах мусульманских хроник, говорят и действуют в точности так, как будто они арабы 77. Римские императоры трансформированы в зеркальные отображения халифов, иудейские ученые и христианские святые представляются соломенными чучелами – неясными и безликими (нельзя не отметить, что христианские историки были не менее предвзяты; так же как неверные были невидимками в мусульманских трудах, так и язычники в IV и Y вв. представлялись невидимками в трудах христиан). К счастью, наше понимание необычайного плавильного котла, в котором смешивались и сплавлялись имперские и религиозные традиции, составляющие среду для эволюции ислама, зависят не только от мусульманских хроник. Далеко не только от них. В то время как источники VII в. банальны до полной бесполезности, те, что были написаны в течение двух предшествовавших столетий, богаты информацией. Это рассказы последних историков, которые считали себя наследниками великих ученых классической Греции. Мы располагаем собраниями писем и речей, сводами законов. У нас есть географический справочник, написанный купцом, и работа по антропологии, созданная варваром, а также очень много церковных книг, от истории церкви до жизнеописаний святых мучеников. В соответствии со стандартами других периодов древней истории в нашем распоряжении имеется сказочное богатство свидетельств. В последние десятилетия исследование периода пошло по другому, революционно новому пути. Цивилизация, ранее не принимавшаяся во внимание как изжившая себя, бесплодная и умирающая, оказалась реабилитированной. Теперь ученые подчеркивают не ее дряхлость, а энергию, богатство и изобретательность.

«Мы видим в поздней Античности, – пишет один из ведущих историков, – повсеместное экспериментаторство: люди постоянно пытались выполнить то или иное действо по-новому, вносили новые усовершенствования» 78. То, что появилось через столетие после Мухаммеда или около того в виде религии, названной исламом, является одним из следствий этого повсеместного экспериментаторства. Но были и другие. Самые важные – это, конечно, иудаизм и христианство. Эти веры ко времени Мухаммеда уже приняли подобие формы, которую имеют сегодня, но некогда и сами были нагромождением верований и доктрин, не менее неоформленных, чем у арабов в первом веке их империи. История о том, как определился ислам и создал свое прошлое, – это лишь часть намного более широкого повествования – рассказа о том, как иудеи, христиане и мусульмане пришли к пониманию своих религий. Ни одна революция в человеческом мышлении не сделала больше для изменения мира. И значит, ни одна другая революция не требует острее и настоятельнее помещения в правильный исторический контекст.

Иными словами, история происхождения ислама не может писаться без ссылок на истоки иудаизма и христианства, а история происхождения иудаизма и христианства, в свою очередь, не может писаться без ссылок на окружающий мир, в котором они появились. Видение Бога, к которому присоединялись раввины и епископы и которое унаследовали последователи Мухаммеда, не появилось из ничего. Монотеистические верования, в конечном итоге ставшие государственными религиями на территории от Атлантики до Центральной Азии, имеют древнейшие и во многом неожиданные корни. Проследить их – значит направить луч прожектора на всю цивилизацию поздней Античности. Уход за зубами священнослужителей Заратустры и пограничная политика римских стратегов, фантазии об Александре Великом в Сирии и сказки о погребенных книгах заклинаний в Ираке. Иудеи, считавшие Христа Мессией, и христиане, жившие как иудеи, – все это части одного пазла. Нет никакого смысла прослеживать ход революции, кульминацией которой стало создание халифата, начиная с откровений мусульманского пророка. Поэтому мы начнем не с Мекки и даже не с Иерусалима, а с земли, которая стала родиной двух чрезвычайно плодотворных убеждений в том, что человеческая империя может быть глобальной, а могущество Бога – всеобщим.