Том Холланд - В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

И определенно евреям Палестины был нужен лидер. Время работало против них. Христианские власти на Святой земле рассматривали постоянное присутствие ее предыдущих хозяев одновременно как вызов и как раздражающий фактор. Хотя Римское государство и его церковь признавали иудаизм как отличную от христианства и официально санкционированную религию, однако с их стороны это вряд ли подразумевало проявление благожелательности. Скорее терпимость стала оборотной стороной усиливающейся одержимости Константинополя регулировать жизнедеятельность имперских евреев. К народу, со всех сторон окруженному узаконенными формулировками, легче применить всевозможные ограничения, унизить его. Носы евреев постоянно утыкались в грубый факт своей второсортности. Им было запрещено служить в армии, в чиновничьем аппарате, покупать христианских рабов. Синагоги (молитвенные дома евреев), хотя закон запрещал сжигать их и превращать в церкви, все же можно было только обновлять и ремонтировать, но ни в коем случае не строить с нуля. Правда, многие евреи чувствовали себя вправе игнорировать это предписание. Таких действительно оказывалось очень много, так что запрет практически совпал с золотым веком в строительстве синагог. Почти каждое еврейское поселение имело синагогу. Даже в самой удаленной и бедной деревушке молитвенные дома были каменными, а в больших городах они так богато украшались, что только их ориентация по направлению к Иерусалиму отличала их от церквей. Но даже для богачей, оплачивавших мозаики и мрамор синагог, процветание, о котором не просто говорили – кричали роскошные украшения, не считалось уж очень хорошей новостью. Палестина была обязана бумом не местным жителям, а пришельцам. Массовая иммиграция христиан в Святую землю давала хороший доход отдельным евреям – хозяевам постоялых дворов и торговцам реликвиями, но угрожала засосать в топь весь еврейский народ. Те, кого не запугали и не соблазнили принять крещение, были вынуждены отойти под натиском торжествующего христианства на более высокий участок. К началу VI в. евреев в Палестине насчитывалось не более 10 процентов от всего населения 37. И хотя христиане презрительно фыркали, что евреи размножаются, «словно черви» 38, в реальности они уже давно стали меньшинством на своей земле.

Причем меньшинством, переживавшим тяжелые времена. В начале правления Юстиниана, бессменного спонсора масштабных архитектурных проектов, бригада рабочих забралась на гору Беренику, расположенную в 90 милях к северу от Иерусалима 39. Вид с вершины оказался потрясающим: вдали – Голанские высоты – перерезанное рекой плато, по которому проходит граница с Сирией, ниже – сверкающее под солнцем озеро, усеянное точками рыбачьих лодок, такое широкое, что местные жители гордо именовали его морем. По берегам озера – поля, земной «рай, богатый пшеницей и фруктами, вином, маслом и яблоками» 40. Земля была настолько благодатной, что даже местные женщины прославились своей красотой. Регион именовался Галилеей. Он веками служил оплотом раввинов Палестины. Тивериада – город, живописно расположенный в нижней части склона Береники, недалеко от озера, мог похвастаться единственными betei midrash – «домами сильных», которые могли сравниться по престижу с Месопотамией. Город во время правления Юстиниана оставался верным своему исключительному наследию: все его члены совета были иудеями. В нем располагалось не менее тринадцати синагог, и даже бани были одобрены раввинами. В Палестине не было ему равных – совести и стражу еврейской жизни.

Именно поэтому, согласно мнению Юстиниана, региону следовало указать его место. Не одни евреи претендовали на Галилею. Христиане тоже почитали ее как место, обладавшее большой святостью. Сам Христос многие годы жил там. Он ездил по деревням, читал проповеди, ходил по водам озера. По частоте посещений христианских туристов Галилея уступала только Иерусалиму. Понятно, что их поведение далеко не всегда было идеальным. Они могли и вырезать свои инициалы на мебели, которой пользовался Христос, и приставать к красивым еврейским женщинам. Хотя, как с сожалением доложил один итальянец, «между евреями и нами отношения весьма прохладные» 41, и вовсе не паломники были виной существовавшего напряжения. Как в Палестине, так и в Галилее многие христиане желали быть больше чем туристами. Предметом их страстного желания оставалась земля – та, по которой когда-то ходил Христос. В результате церкви стали «колонизировать» еврейские поля, по всему региону начали возникать целые деревни поселенцев, и стены теперь окружали даже самую незначительную христианскую деревушку, самый маленький монастырь. С прибытием рабочих Юстиниана на склоны горы над Тивериадой пришло время раввинов получить уведомление о намерениях императора. Юстиниан задумал строительство на вершине горы Береники колоссальной церкви, которая должна была доминировать над окрестностями. Вокруг нее планировалось построить фортификационные сооружения со сторожевыми башнями. Как в других частях империи, так и в самом оплоте иудаизма следовало заявить во всеуслышание: нигде, насколько хватит глаз императора, не будет пренебрежения христианской верой.

Понятно, что в этом «сверлении глазами» евреев вообще и раввинов в частности присутствовал элемент блефа. Юстиниан, считавший пустяком отправку афинских философов в ссылку, не имел соответствующего намерения заставить школы Тивериады закрыться. На самом деле они в значительной степени служили его целям. Раввины были для императора живым заверением того, что действительно существует такая религия, как иудаизм, имеющая свои авторитетные фигуры и четко определенную ортодоксию – зеркальное отображение его собственной. Альтернатива – признать, что в огромном океане веры все еще могут быть те, кто беспрепятственно плывет мимо сетей-близнецов – христианства и иудаизма, – была бесконечно более тревожной. Вероятнее всего, раввины не смогли бы с этим не согласиться. В конце концов, представление о мире, в котором есть христиане, евреи и никого больше, им тоже показалось бы лестным. Самым выразительным было то, что сторожевые башни не все были сосредоточены на вершине горы Береники. Хотя присутствие большой церкви четко определяло, кто есть главный, Юстиниан считал своим долгом предложить защиту и евреям тоже. Фортификационные сооружения спускались по склону горы вниз и окружали весь город 42. Возможно, евреи и являлись второстепенными подданными, но они все же оставались своими.

Существовали и другие, труднее поддающиеся классификации. Не все, кто ходил по священной пыли Святого города, были христианами или евреями, хотя и императору, и раввинам, вероятно, хотелось бы видеть другую картину. Но Палестина для этого слишком часто посещалась Богом, и с ней было связано слишком много традиций. В самом центре провинции, к примеру, жили самаритяне, народ, который открыто отвергал и христианские церкви, и еврейские синагоги как жилища идолов, а тех, кто им поклонялся, презрительно считал выскочками. Жители региона, расположенного на полпути между Иерусалимом и Галилеей, который именовался Самарией, утверждали, что они и только они сохранили неприукрашенными пожелания небес. Они говорили, что есть только один Бог 43, и предлагали верить в него и его пророка Моисея 44. Из этих простых предпосылок, как казалось самаритянам, неизбежно вытекало многое: все писания, созданные после Моисея – не важно кем, иудеями или христианами, – есть книги тщеславные и вводящие в заблуждение. Чистота учений, которые Бог открыл своему пророку, была извращена множеством более поздних наслоений. Иерусалим никогда не являлся Святым городом – его объявили таковым Давид и Соломон по чисто политическим соображениям. На самом деле в центре мира – вовсе не Храмовая гора и не Голгофа, а заросшая лесом гора в Самарии – Гезирим. Именно здесь, на горе, названной самаритянами «Вечный холм», остановился Ноев ковчег, Авраам готовился принести в жертву сына и сохранялись законы, открытые Моисею. Верить в другое, как это делали евреи и христиане, – значит искажать изначальные учения, открытые Господом своим пророкам, и отвергать главную обязанность человечества – подчинение Богу 45.