Том Холланд - В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Представляется определенным, что в десятилетия, последовавшие за эпидемией чумы, не было сомнений в том, что пограничная зона за пределами Святой земли тянулась далеко на юг, в Аравию. Однако это отражало не силу христианской империи, а ее истощение. Произошел выраженный сдвиг в балансе сил, и не только в регионе плодородного полумесяца, но на всей южной границе. В Карфагене, к примеру, нетерпеливые комментаторы заметили, что, в то время как некогда бесчисленные военные отряды империи существенно сократились числом, чума, союзница войны, даже не затронула злобные племена 68. Вследствие этого берберы, жители Северной Африки, скрывавшиеся в горах вне досягаемости ударных сил империи, стали превращаться из раздражающего фактора в реальную угрозу. В Аравии тоже кочевники пустыни, которых чума обошла стороной, почувствовали в агонии римлян новые возможности. Может быть, их было не так много, как славян или аваров, но это не помешало им прийти в движение. К 600 г. все эмигранты (по-арабски mugajirun) осели на территории между Палестиной и Хиджазом, то есть на территории, которая примыкает к верхней части Красного моря. Племена, совершенно неизвестные имперским властям еще несколько десятилетий назад – джузам, амила и бали, – теперь присоединились к федератам. Правда, можно ли было на них рассчитывать, или же их влекла только жажда наживы, было не вполне ясно. Блеф даже в лучшие времена хорошо работал при отсутствии к нему пристального внимания.

Невозможно было спорить с тем очевидным фактом, что власти Палестины действительно нуждались в союзниках, чтобы патрулировать буферную зону. Отсутствие живой силы и доходов, оказавшее пагубное влияние на Северный и Западный фронты, стало причиной больших сокращений вдоль границы Святой земли. На самом деле после чумы она оказалась практически «демобилизованной». Форты стояли брошенными – в них росли сорняки, бродили шакалы и иногда селились странные аскеты. Радикальное упрощение, но тем не менее подсказанное определенной жесткой логикой. Хищники-кочевники, возможно, и являлись раздражающим фактором, но, если говорить об угрозе, их нельзя было сравнить с Сасанидами. Спустя шестьдесят лет после того, как Хосров грабил сирийские города, граница с Ираншехром оставалась высшим приоритетом римских стратегов и источником их самых страшных ночных кошмаров. Империя продолжала тратить все ресурсы, какие только могла себе позволить, на ее гарнизоны. Поэтому, когда даже прежде процветавшие города Сирии уменьшились и обнищали, одна только пограничная зона с Ираншехром не поддавалась рецессии 69.

И здесь для тех арабов за границей, которые стремились улучшить свое положение, появилось больше простора, чтобы поживиться римским золотом. После краха торговли специями условия еще не складывались так благоприятно для них. Не только сирийские города, но и сельская местность были опустошены чумой. Неоднократные вспышки этой болезни подорвали сельскохозяйственное производство 70. Прохожие, видя неубранные поля, гниющие яблоки и виноград, одичавший скот, не могли не вспомнить слова пророка Исаии: «Земля опустошена вконец и совершенно разграблена» 71. Но гарнизонам все же нужны были продовольствие, корм для коней и мулов, кожа для доспехов, щитов и палаток. При нормальных условиях стоимость наземной перевозки наверняка оказалась бы низкой, и заниматься ею арабским торговцам не было бы смысла. Но после чумы условия стали далекими от нормальных, и арабы впервые за много веков оказались главными игроками на рынке.

Не только римляне предложили им благоприятные возможности для развития бизнеса. Та же чума, которая опустошила Сирию, не пощадила и Месопотамию. Пусть персы выглядели грозно, если смотреть на них со сторожевых башен Дары, истина заключалась в том, что они тоже, ничуть не меньше, чем их противники с Запада, пострадали от эпидемии. Успехи Хосрова (как и Юстиниана) оставили империю незащищенной. В 557 г. он добился величайшей победы своего правления – раз и навсегда уничтожил эфталитов, так что народ, некогда унизивший Ираншехр, перестал существовать. Осталась только память о его названии. Но за эту победу пришлось заплатить высокую цену. Сражение было выиграно в союзе с турками – «уродливыми, невежественными, широколицыми людьми без ресниц» 72. Эти пришельцы, гордые своими завоеваниями, обосновались на северной границе Ираншехра, став опасностью не менее грозной, чем эфталиты. Кочевники, по большей части обладавшие природным иммунитетом к чуме, они оказались даже более многочисленными, чем авары, хана которых они высокомерно называли беглым рабом. Хосров, подвергавшийся давлению турок с севера и римлян с запада, был вынужден защищать свои границы так же отчаянно, как Юстиниан. Ему уже пошел девятый десяток, и потому он был вынужден в основном оставаться в хвосте армии. К моменту своей смерти в 579 г. он, как сказано в документах, утратил аппетит к войне 73.

Проблема урегулирования кризиса досталась по наследству сыну Хосрова – Ормизду. Решение, найденное шахиншахом, который запомнился своей «благожелательностью к слабым и бедным» 74, заключалось в следующем: обвинить парфянскую знать в том, что она накапливает богатства, которые он мог бы израсходовать на помощь нуждающемуся народу. Он пожелал навсегда сломить ее власть – даже Хосров не осмелился этого сделать. В этой попытке усиления централизации слышалось эхо политики Юстиниана, которую он проводил после эпидемии чумы. Но парфянская знать, в отличие от римской, никогда не довольствовалась язвительными замечаниями и жалобами со стороны. В 590 г. известный военачальник по имени Бахрам Чобин (Чубин) из рода Михран потерпел незначительное поражение от римлян, и негодующий Ормизд послал ему комплект женской одежды. Правда это или нет, сказать трудно, но определенно одно: в начале очередного сезона военных кампаний Бахрам выступил не против римлян, а на Ктесифон. Новость о его подходе вдохновила представителей двух других парфянских династий на переворот. Ормизд был свергнут, ослеплен и казнен. На трон был возведен его малолетний сын Хосров II. Со смутного времени, наступившего после смерти Пероза столетием раньше, Сасанидам не приходилось чувствовать себя осажденными со всех сторон.

Худшее еще было впереди. Бахрам Чобин зашел дальше, чем его самые дерзкие предки. Не удовлетворившись свержением Ормизда, он сделал следующий шаг – объявил себя царем. В этом для зороастрийской церкви, как и для Сасанидов, заключался маневр, угрожавший целостности самой вселенной. Ведь разве дом Сасанидов и зороастрийская церковь могут выжить друг без друга? Бахрам Чобин ответил на этот вопрос без малейших затруднений. Он заявил, что является живым воплощением Огня Митры, который велик. Если это правда, что представлялось в высшей степени вероятным, тогда дни мира действительно сочтены, и, значит, Ираншехру нужен не так царь, как спаситель. Именно на эту роль, подражая стратегии Маздака, претендовал Бахрам Чобин. Он вовсе не уклонялся от обвинения мобедов в том, что его бунт приблизит конец мира. Он открыто это признал 75.