Жирар Рене - Вещи, сокрытые от создания мира

Ж.-М.У.: Поскольку все это происходит в присутствии недвусмысленного откровения об учредительном убийстве, наглядный характер того, о чем вы говорите, делается все более убедительным. Если Страстям справедливо приписываются спасительные свойства, то они должны располагаться в другом измерении, не имеющем ничего общего с тем миром, который строится на насилии, с тем миром, о котором Иисус не молился, поскольку это было бы равнозначно молитве об отмене собственного дела, молитве о том, чтобы Царство Божье не пришло. Когда Иисус говорит: «Мир прейдет, но слова Мои не прейдет», Он хочет сказать не только то, что Его слова пребудут вовеки. Слово Иисуса деструктивно по отношению к миру в том смысле, в каком вы здесь говорите. Мир Ирода и Пилата, мир Каиафы и зелотов не просто не консолидирован, но буквально готов рассыпаться при первом же звучании этого слова. Ибо слово это несет в мир ту единственную истину, услышав которую мир не может не погибнуть, - истину о нем самом.

Иисус пришел не для того, чтобы вновь укрепить вокруг себя бастион насилия, порождаемого священным, не для того, чтобы распоряжаться и руководить, как Моисей, не для того, чтобы собрать вокруг себя людей и выковать себе единство в тигле ритуалов и запретов, а для того, чтобы, напротив, решительно перевернуть эту длинную страницу истории человечества.

Г.Л.: Если Иисуса иногда называют вторым Моисеем, то это потому, что вместе с ним, как и с Моисеем, начался новый решающий этап, но это совсем не то же самое, и во многих отношениях, как вы это показали, миссия Иисуса противоположна миссии Моисея, которая заключалась в судопроизводстве и законодательстве (Лк 12:13-14).

Р.Ж.: Отвержение царства теми, кому оно было предложено, сначала было угрозой только для еврейского общества, которое одно только было удостоено того, чтобы его приготовил Ветхий Завет. Слово «приготовленный» - евангельское и прилагается у Луки к Иоанну Крестителю, в котором подытоживается деятельность всех пророков до Иисуса:

И придет перед Ним Иоанн Креститель в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокорным - образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный (Лк 1:17).

У этого приготовления есть и другая сторона: оно составляет одно целое с обезразличенным, которое рано или поздно выльется в благую либо дурную взаимность. Иудаизму как религиозной и культурной целостности ближайшее будущее угрожает полным разрушением. Лука в особенности старается различать скорый и собственно иудейский апокалипсис от апокалипсиса всемирного, который начнется «после времен язычников», после того, как Евангелие будет проповедано всему миру и, по всей вероятности, отвергнуто им.

Р.Ж.: Если мы признаем обоснованность всего предыдущего анализа и попытаемся действительно освободиться от «жертвенной» ментальности, грязные и темные следы которой упрямо таятся в закоулках нашего сознания, то .мы увидим, что теперь у нас есть уже все элементы для того, чтобы понять, что смерть Иисуса не имеет ничего общего с жертвоприношением. Все, что в «нежертвенной» интерпретации оставалось еще не вполне ясным, здесь полностью разъясняется. Мы увидим, что евангельский текст в целом и во всех деталях руководствуется именно этой логикой.

Мы видели, что Иисус непосредственно, хотя и не по своей воле, стал причиной разделений и разногласий, которых не могла не вызвать Его Весть вследствие почти всеобщего непонимания, но столь же очевидно, что вся Его деятельность ориентирована на ненасилие и что более эффективной деятельности нельзя и представить.

Иисус, как я уже сказал, не отвечает за апокалиптический горизонт сначала еврейской, а затем и всей дальнейшей человеческой истории. Для иудейского мира - вследствие превосходства Ветхого Завета над всякой мифологией - точка невозврата уже была достигнута. Закон и Пророки, как мы видели, были подлинными провозвестниками Евангелия, praefiguratio Christi [99] , как в Средние века верно говорили, но не умели этого доказать, поскольку не понимали, что Ветхий Завет был первым шагом за пределы системы жертвоприношений, началом постепенного отказа от культурных механизмов. И в тот самый момент, когда события приближаются к своей кульминации - в евангельской перспективе, разумеется (я вообще все рассматриваю только в этой перспективе) - на иудейскую сцену вступает Иисус.

Возврат уже невозможен; циклическая история завершена уже тем фактом, что начинает просматриваться ее внутреннее устройство.

Г.Л.: Это же устройство, как мне кажется, открывается в трудах досократиков, на рассвете того, что вполне можно назвать нашей историей в полном смысле слова, иными словами, в тот момент, когда циклы вечного возвращения - к ним вновь придет Ницше в своем гениальном безумии, - еще до конца не разложившись, откроются будущему, которое до тех пор казалось совершенно непредсказуемым.

Даже если Эмпедокл предлагает нам восхитительный текст, направленный против жертвоприношений, который вы процитировали в «Насилии и священном» [100], то досократики не видят или плохо видят этические последствия того, что они говорят о человеческих взаимоотношениях. Вот почему в западном философском мире они всегда в моде, в то время как пророки - никогда !

Р.Ж.: Вернемся к позиции самого Иисуса. Решение о ненасилии не может означать такого принятия на себя обязательств, которое может быть отменено, своего рода соглашения, в котором одна сторона обязуется исполнять отдельные пункты лишь в том случае, если другая сторона будет поступать так же. Если бы все обстояло так, то начало строительства Царства Божьего оказалось бы всего лишь очередным фарсом в стиле ритуальной мести или образования Объединенных Наций. Несмотря на всеобщее отступничество, Иисус считает себя всегда связанным с собственным обещанием царства. Для Него слово, исходящее от Бога и призывающее не подражать никому, кроме Бога, того Бога, который воздерживается от мщения и посылает солнце и дождь как «добрым», так и «злым» людям в равной мере, это слово сохраняет свое абсолютное значение вплоть до самой Его смерти, и, несомненно, именно это и делает Иисуса воплощением этого Слова. Христос не может оставаться в мире, в котором это Слово либо совсем не упоминается, либо, что еще хуже, осмеивается и обесценивается теми, кто употребляет его всуе, теми, кто притязают на верность Ему, а в действительности неверны. Судьба Иисуса в этом мире не отличается от судьбы божественного Слова. Поэтому Христос и это Слово, повторяю, - одно и то же.

Но Иисус не только остается верен этому Слову любви, но и объясняет людям, что ожидает их, если они не оставят своих прежних путей. Столь высока ставка в этой игре и столь мало остается времени, что это оправдывает крайнюю страстность и даже грубость, с которыми Иисус обращается к тем, кто «имеет уши, но не слышит, имеет глаза, но не видит». Поэтому и возникает дополнительный парадокс поразительнейшей несправедливости, которую мы, однако, можем ожидать, так как знаем, что ничего не остается Иисусу, видящему, что окружающие отказываются Его понимать, кроме как быть обвиненным в неправедном насилии, в использовании оскорбительных слов, в чрезмерной полемичности, в отсутствии уважения к «свободе» Его собеседников.