Анатолий Вассерман - Дилогия атеизма

Словом, математика — язык самой природы. И применить ее к миру можно без представления о боге.

Многие века внерелигиозное объяснение мира представлялось весьма маловероятным. По мере развития науки положение вещей изменилось, появились новые доводы как раз внерелигиозного характера. Однако то и дело открывались все новые явления, и каждое нуждалось в описании. Можно ли единой естественной причиной объяснить существование воробья и страуса, слона и жирафа, меловых скал Дувра и гранита Гималаев?

По мере накопления сведений пестрая мозаика научной картины мира складывалась все плотнее, и в ней проступали узоры тех самых принципов, которые, по словам Гельвеция, возмещают нам незнание фактов. Главным принципом, объясняющим наблюдаемое разнообразие мира, стало развитие. Вошло оно в науку еще в Средние века применительно к укрупнению частей тела зародыша, имеющихся у него, по мысли тогдашних ученых, с момента зачатия.

Однако в первоначальной зародышевой клетке вовсе нет готовых частей тела. Они формируются позже и куда более хитрым образом. Так и в природе нет изначально заготовленных меловых скал. Они за миллионы лет вырастают из мельчайших моллюсков и водорослей в известковых панцирях. Не нужен и Ноев ковчег с запасами разнообразной живности: все наблюдаемое нами разнообразие видов порождается случайными изменениями (мутациями) наследственного материала и последующим отбором наиболее удачных комбинаций этих изменений применительно к внешним условиям, также непрерывно изменяющимся под воздействием всемогущего времени.

В геологии представление о развитии утвердилось сравнительно быстро: очень уж наглядны слоистые структуры, испокон веку наблюдаемые едва ли не на любом речном обрыве. А вот в биологии обстановка пока сложнее. Ученые довольно быстро признали доказательства, представленные в фундаментальных трудах Дарвина, и с тех пор спорили разве что о конкретных механизмах изменчивости, наследственности и отбора. Зато более широкие (и менее просвещенные) массы до сих пор не вполне примирились с разительным противоречием рассказов о сотворении животного мира и стройной научной картиной.

Справедливости ради следует признать: сама эта картина достаточно сложна, чтобы ее понимание требовало некоторых усилий. В частности, во времена Дарвина изучение наследственности только начиналось. Дарвин, похоже, так и не познакомился с трудами Грегора Менделя, впервые обнаружившего дискретность наследуемых признаков. Поэтому до конца жизни гадал: отчего новые варианты форм не разбавляются старыми до полной неразличимости?

Современная теория биологической эволюции давно решила все задачи, вставшие перед первыми поколениями исследователей дарвиновской концепции [5] Скажем, вопрос о внутренних закономерностях наследственных структур, породивший представление о номогенезе — закономерном развитии, исследовал Николай Вавилов в 1920-е годы в законе гомологических рядов. Родственные генетические материалы содержат много одинаковых звеньев и поэтому дают сходные проявления: так, пшеница, рожь и овес имеют очень похожие наборы разновидностей. Но это — свидетельство не единства планов конструктора, а общности происхождения. . Это, правда, не означает ее завершения. В науке каждый ответ порождает новые вопросы. Но изложение нынешних актуальных направлений, бурно обсуждаемых биологами, уже выходит за рамки этой статьи.

Увы, научные достижения последних десятилетий всегда мало доступны взору широкой публики. Школьные учебники традиционно излагают лишь те сведения, по поводу которых никто не ломает копья. Поэтому, в частности, биологическую эволюцию там доселе излагают практически по «Происхождению видов путем естественного отбора» 1859-го года. И у пытливых школьников порою возникают вопросы, терзавшие еще Дарвина и его первых оппонентов. А ответ на эти вопросы в учебниках не найти. Читать хотя бы популярные изложения новейших научных достижений привык далеко не каждый. В СССР такие изложения выходили не только в журналах, но и в книжных сериях «Эврика» и «Библиотечка журнала „Квант“». К сожалению, их выпуск надолго прервался при реорганизации издательского дела (так, «Эврика» перешла из «Молодой гвардии» в «Амфору») — хотя старые выпуски доступны во многих библиотеках. Но журналы «Знание — сила», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» все еще выходят и доступны всем желающим.

В США довольно популярен креационизм: мол, научное объяснение происхождения видов — всего лишь гипотеза, а потому в школе надо на равных с ним правах излагать и библейское описание их сотворения — creatio. На первый взгляд, требование равноправия выглядит справедливым: пока не задумаешься, есть ли доказательства сотворения, хотя бы отдаленно похожие по осмысленности и надежности на доказательства Дарвина? Есть ли у сотворения следствия, сопоставимые по значению со следствиями генетических исследований? Можно ли излагать на равных правах науку и… фантазию?

Современная Россия знает креационизм в основном благодаря усилиям двоих малоизвестных пиарщиков — Антона Вуймы и Кирилла Шрайбера. Дабы обрести популярность, они от имени дочери Шрайбера — Марии — подали иск на российскую систему образования, требуя преподавать в школах библейское сотворение наравне с другими теориями происхождения жизни во Вселенной. Судьба девочки, в пятнадцать лет впутанной родным отцом в скандал, где она вынуждена играть роль глупой, необразованной и капризной барышни, похоже, никого не волнует.

Для людей, всерьез знакомых с темой, несомненно то, что все богатство форм современного мира — от звезд до наших волос — вполне объясняется законами природы.

Божественное вмешательство природе не требуется.

Долгое время считалось: даже если текущее состояние и развитие мира удается объяснить без упоминания о боге, то по меньшей мере для понимания самого существования мира не обойтись без божественного творения. Ньютоновский мир представлялся чем-то вроде сложнейших часов, чьи бесчисленные шестеренки, хитроумно цепляясь друг за друга, производят немыслимо изящные движения — но все это изящество заранее измышлено всемогущим часовщиком и заложено в сооруженный им тончайший механизм.

Механика Ньютона не определяла, когда вселенские часы начали свой ход. Казалось, планеты и звезды могут двигаться по стабильным орбитам бесконечно долго. А если нет явной исходной точки — Творца — почему бы не счесть, что ее и не было?

Правда… Сатурн имеет несколько колец с четкими зазорами между ними, а не одно сплошное. Орбиты, где периоды обращения кратны друг другу, неустойчивы к взаимному притяжению обращающихся по ним спутников. Поэтому каждый крупный спутник Сатурна вычищает от мелких камешков, образующих кольца, несколько узких полосок. А раз такая зачистка возможна, можно предположить: когда-то кольцо было сплошным и лишь впоследствии распалось. Стало быть, система Сатурна может быть и не бесконечно древней.