Эрнст Мулдашев - В объятиях Шамбалы

Мне снова страстно захотелось… пообщаться с этим ангелом. Я ведь не хотел зла! Я ведь просто хотел знать! Я ведь стремился… Я ведь…

Мне показалось, что что-то как бы стукнуло меня сверху. Я даже пригнулся.

— Как я не подумал об этом! — воскликнул я. — Мои биополя! Мои биополя, впитавшие грехи человечества! Разве я имею право приближаться к священным каменным программам?! Не только я виновен в том, что мои биополя далеки от кристальной чистоты, но и… люди, среди которых я живу!

Машинально я сделал еще пару шагов вперед… несмотря на то, что я и не хотел этого делать. Резкая желудочная боль внезапно пронзила меня.

— Ух! — выдохнул я и присел.

Боль была ужасной. Корчась от боли, я поднял голову и посмотрел на «окаменевшие тела». Мне показалось, что одно из каменных изваяний сказало мне:

— Уходи отсюда!

Я развернулся. Согнувшись, прошел несколько метров и остановился. Боль терзала меня. Обессилев, я упал на землю и громко, не стесняясь, заплакал.

— А-а-а-а-а-а-а-а, — плакал я — взрослый здоровый мужик, мастер спорта.

Потом я встал на четвереньки и как-то глупо и нелепо стал продвигаться к воде. Расстояние до воды мне показалось очень большим, хотя… вода была совсем рядом.

Наконец я добрался до воды. Скребя руками прибрежную гальку, я подполз к воде, продвинул тело подальше в речку, где было поглубже, и с удовольствием опустил туда голову, стараясь погрузить ее полностью в воду, хотя для этого мне пришлось разгребать носом дно. Я выдохнул разреженный воздух из легких:

— Буль, буль, буль, буль! — послышался уютный и веселый звук.

Я высунул голову из воды и так, лежа, стал жадно пить воду. Я пил ее — эту хрустальную и… веселую чистую воду, и мне казалось, что ее, этой чистой и веселой воды, мне все мало, все мало… Жадность до воды обуяла меня, жадность… до ее хрустальной чистоты.

Холодная вода успокоила боль. Но я продолжал лежать на берегу, ощущая, как по моей голове плещутся волны. Периодически я поворачивал голову на бок и шлепал щекой по воде.

— Шлеп, — слышалось, когда я опускал щеку.

Я даже подвигал щекой вверх-вниз.

— Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп, — весело разнеслось вокруг.

Я улыбнулся.

— Жив! — прошептал я.

Я еще попил воды до той степени, что уж больше было некуда. Боль каким-то отголоском точила изнутри, но уже не мучила меня.

Я встал. Кружилась голова. Меня колотило от холода.

Я развернулся, опять посмотрел на окаменевшие тела, потом поднял вверх голову и тихо, с чувством, сказал:

— Спасибо тебе, мой добрый Черный Ангел! Спасибо, что не пустил меня, неразумного, дальше! Мое любопытство этого не стоит! Я не достоин… камня.

А потом я снова повернулся к воде, присел, пошлепал по воде рукой и сказал:

— Спасибо тебе, водичка — кладезь чистоты!

Покачиваясь, я перешел вброд речку и, остановившись на берегу, взял обратный азимут, по которому должен был пройти еще около пятнадцати километров до нашего автомобиля. Качаясь от слабости и трясясь от холода, я прошел несколько метров по азимуту. Но вдруг резко развернулся, посмотрел в небо над окаменевшими телами, улыбнулся и громко, по-детски, крикнул:

— До свидания, добрый Черный Ангел!

Я шел, шел и шел по компасу. Кружилась голова, сбивая меня с линии азимута. Порой я тряс головой, пытаясь сосредоточиться, но меня все равно мотало из стороны в сторону.

Сильной боли не было. Но мучила слабость. Ватные ноги плохо слушались меня.

— Давай, давай, Мулдашев… давай! — приговаривал я, заставляя себя шагать. — Ты жив, ты жив, ты жив! Давай, давай!

Упрямо согнув шею, я шагал вперед.

— Быстрее шагай, Мулдашев, быстрее! Скоро темнеть будет, — повторял я раз за разом.

Стало смеркаться. Оставалось еще километров пять. Я не был уверен в том, что иду точно по азимуту, ведь меня мотало из стороны в сторону. А надо было выйти в точку, где должны были ждать меня Тату с Лан-Винь-Е. И выйти надо было точно туда.

Я знал, что у меня достаточно большой опыт хождения по азимуту, но… меня мотало, и я никак не мог сосредоточиться.

— Черт побери! Давай, давай! — постоянно повторял я.

И вдруг, непонятно почему, мне стало страшно. Я остановился. Мне показалось, что я что-то услышал.

— У-у-у-у! — раздалось вдалеке.

— Собаки! Дикие собаки! Или… волки?! — тихо проговорил я.

Я почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

— Тук, тук, тук, тук, — стучало сердце.

Я задрожал всем телом.

— Смерть преследует меня! — прошептал я.

у .у-у-у-у! — раздалось в ответ, но уже ближе.

Я сжал кулаки… безоружные кулаки. Потом достал нож. Смеркалось, но кое-что еще было видно.

Вскоре я увидел собак. Они резво пронеслись поперек моего хода и где-то сбоку остановились, с любопытством поглядывая на меня. Их было пять.

— Смерть преследует меня! — еще раз прошептал я.

Я упрямо согнул шею и пошел прямо на собак, отклоняясь от линии азимута.

— Уже который раз смерть преследует меня! Уже который! Не возьмешь и сейчас! Не возьмешь! Не возьмешь! Не возьмешь! — твердил я. — Давай-ка, сразимся! Эй, собаки, сюда! Нападайте! Посмотрим, кто сильнее!

Собаки опешили оттого, что я пошел прямо на них, не боясь их. Они стали бегать вокруг и даже разделились на две группы. — Самое главное — не бояться! Страх притягивает смерть! — подумал я.

Одна из собак громко завыла. Остальные ответили ей хором. Потом собаки собрались в кучу и внезапно ринулись на меня.

Я на мгновение растерялся, но потом выставил нож и пошел на них, набычив шею. Я не боялся их, потому что уже… не боялся смерти. Я просто хотел сразиться с ними — исчадиями дьявола — и посмотреть, кто кого победит в бою. Я хотел боя, я жаждал его! Страха у меня не было. Была только жажда боя.

Собаки метрах в тридцати-сорока от меня остановились и стали рычать.

— Р-р-р-р-р, — передразнил я их, продолжая шагать в их сторону.

— У-а! — вдруг взвыла одна из собак.

Все собаки замолкли. И тут самая крупная из них, наверное, вожак, побежала в сторону, а за ней ринулась и вся стая.

Меня трясло. Я взял направление по азимуту и, в каком-то опустошении, пошел вперед. Почти стемнело.

— Я переборол смерть, потому что не испугался ее, — устало подумал я.

Я шагал и шагал в темноте. Только иногда, где-то сбоку, раздавался противный вой — «У-у-у-у!».

Вскоре, чуть-чуть в стороне от линии азимута, я увидел свет фар.

— Молодец, Тату… и Лан-Винь-Е, — проговорил я, — включили фары!

Лан-Винь-Е встретил меня восторженным криком.

— Мень, мень, мень! — услышал я.

Я обнял его, этого китайского парня. Он тепло смотрел мне в глаза. Тату отодвинул его и обнял меня. А Лан-Винь-Е задержался, включая свет в салоне автомобиля, достал мою фляжку и протянул ее мне вместе с кружкой.