Бен Рич - Skunk Works: личные мемуары моей работы в Локхид

Через несколько лет я стал генеральным директором Локхид, и когда у меня на душе скребли кошки, я всегда вспоминал Бена и заходил в Skunk Works. И моё настроение неизменно улучшалось. Меня подбадривал энтузиазм Бена, которым он заражал всех вокруг. Все люди, от инженеров и до рабочих, концентрировались на работе. Они старались сделать всё вовремя, хорошо и остаться в рамках бюджета. Такого отношения к работе не было нигде ни в Локхид, ни в любой другой аэрокосмической компании. В этом была сама суть Skunk Works, и за эти годы Бен часто приходил в мой кабинет с широкой улыбкой: “Угадай, какую прибыль мы получим в следующем квартале”.

После неудачи с F-16 мы смогли вернуться на рынок истребителей только в середине 1980-х с прорывной технологией малозаметности. К тому времени я уже руководил Skunk Works, а Келли становился всё менее вовлечённым в работу консультантом. Наблюдая за моей работой, он всё больше доверял мне, но я всегда мог сказать, когда он был недоволен тем, что я делаю. Я говорил ему: “Келли, я знаю, о чём ты думаешь. Но сейчас настали совсем другие времена. Хитрость заключается в том, чтобы заставить заказчика захотеть внести те изменения, которые хотим мы. Это самый простой путь сделать изменения в проекте. Но, Келли, у тебя никогда не хватало на это терпения”. Он смеялся: “Я никогда не позволял этим тупым ублюдкам сомневаться во мне”.

Но, в отличие от меня, ему никогда не приходилось иметь дело с агрессивными ВВС, которые бросали вызов независимости Skunk Works на каждом шагу. Из-за получивших большой резонанс случаев превышения первоначальной сметы, ставших настоящей эпидемией в аэрокосмической промышленности, а также из-за громких скандалов и обвинений в получении взяток многими оборонными компаниями, Skunk Works теперь кишел аудиторами и инспекторами. На проекте Blackbird у нас было около шести аудиторов, сейчас на проекте “Хэв Блю” их было тридцать, каждый из которых искал в каждом углу доказательства грандиозного воровства. Вместе с аудиторами к нам пришли инспектора службы безопасности, заглядывающие в корзины для мусора и под столы, пытаясь выявить нарушителей режима секретности, забывающих закрыть сейф или оставляющих секретные бумаги на столах. Они даже ограничили число людей, которым я мог дать допуск к одному проекту. У каждого проекта была определённая квота на количество секретных допусков, утверждаемая Пентагоном, и каждый допуск должен был быть представлен мной лично и одобрен ВВС. И для Келли, который приходил раз в неделю, чтобы консультировать меня, было трудно получить столь ограниченные допуски. “Что происходит?” - спрашивал он, и это почти убивало меня, потому что я не мог ему рассказать. Его должность больше не требовала знания этого.

Но мы всё ещё могли делиться личными секретами. В июле 1982 года я признался ему, что после двух лет вдовства я снова был влюблён. Я встретил замечательную женщину по имени Хильда Эллиот и собирался жениться на ней. Хильда была управляющей антикварного магазина и была настолько же умной, насколько и привлекательной. У неё было три замечательных ребёнка от предыдущего брака, и за месяцы наших свиданий она доказала, что не пасует перед разговорами на технические темы, от которых бы убежал любой другой. Келли и его третья жена Нэнси быстро приняли Хильду, и она, в свою очередь, сблизилась с ними в последующие насыщенные событиями годы. В частности, Келли понравилась история о первой поездке Хильды со мной на Парижский авиасалон в 1983 году. Русские пригласили нас посетить их новый грузовой самолёт — аналог C-5, и когда ЦРУ узнало об этом, они поспросили меня взять с собой их технического специалиста. Специалистом оказалась яркая молодая брюнетка, и Хильда взошла на борт советского C-5 с ней под руку и представила её как свою кузину.

В 1986 году Келли неудачно упал и сломал бедро. Его положили в больницу Святого Иосифа, всего в нескольких километрах от нашей работы в центре Бербанка. Из больницы его так и не выписали. Он скончался в больнице четыре года спустя. Проблема была не в бедре, которое медленно срасталось, а в общем ухудшении физического состояния и старческой деменции, которые осложнялись атеросклерозом сосудов головного мозга. Он умирал долго и мучительно. Сначала мы с Хильдой были частыми гостями в его больничной палате, но со временем состояние Келли ухудшилось до такой степени, что он перестал есть, а его крепкое 90-килограммовое тело сдулось до 60 килограммов. Его кожа стала белым и сухим пергаментом, он мучился от пролежней. Глаза казались безжизненными, а взгляд несфокусированным, и он всё чаще переставал понимать что-либо. Я не мог оставаться с ним надолго, и часто он даже не узнавал меня. Но я приходил не только ради него, но и ради Нэнси. Он хотел, чтобы она была рядом всё время, и когда она покидала палату даже на несколько минут, он раздражался, пока она не возвращалась. “Где Нэнси? - кричал он. - Она нужна мне прямо сейчас”. В течение одного визита он поделился со мной: “Бен, у меня появилась отличная идея нового самолёта-шпиона. Позвони Аллену Даллесу”. Я ответил: “Келли, Даллес умер уже много лет назад”. Он рассердился: “Что ты чёрт возьми несёшь. Лживый ублюдок. Я никогда тебе не доверял. Я сказал, звони Даллесу”.

Когда Blackbird совершал свой последний полёт в 1990 году, я позвонил Нэнси и спросил её, сможем ли мы отвезти Келли на завод на время запланированного пролёта. Мы согласились, что не хотим, чтобы кто-нибудь из его старых друзей увидел его в таком состоянии, пусть лучше они запомнят его таким, каким видели в последний раз. Мы посадили его в лимузин с тонированными стёклами, которые не позволяли рассмотреть снаружи пассажиров, и отвезли его в Skunk Works. Келли был в бессознательном состоянии, и я не был уверен, что он понимал, куда его везут из больницы.

Все сотрудники Skunk Works были на улице, ожидая пролёт. Келли сидел в машине. Мы сказали, что он чувствует себя не очень хорошо и не сможет никого поприветствовать. Люди отнеслись к этому с пониманием и с ликованием встретили прибытие машины. Примерно в то время, когда SR-71 с рёвом пролетел над крышами и издал два звуковых удара, Нэнси разшевелила его и приоткрыла окно машины. Звуковые удары были громкими, как раскаты грома. Келли встревоженно поднял голову. “Келли, ты знаешь, что это было? – спросил я. – Лётчик поприветствовал тебя. Мы все приветствуем тебя”. Он не ответил на мой вопрос и казалось, что он задремал. Но когда я снова посмотрел на Келли, на его глазах были слёзы.

Келли Джонсон умер в последний день до моего выхода на пенсию в качестве главы Skunk Works, 22 декабря 1990 года. Ему было восемьдесят лет. На следующий день в Лос-Анджелес Таймс мы поместили объявление в чёрной рамке на всю страницу. В нём был логотип Skunk Works – скунс, по щеке которого скатывалась одинокая слеза.