Техника и вооружение 2003 04

Ждать пришлось недолго. К счастью, никого не убили. Командир полка подполковник Турганов приглядел себе одного лейтенанта из 4-й батареи. Вот туда я и направился. Новый мой экипаж, люди все уже немолодые, встретили меня недоверчиво. Наводчик Щукин и механик-водитель Перепелица годились мне в огцы: им было под сорок, а мне еще не исполнилось и двадцати. А заряжающий Яшка Воронцов был старше меня на пять лет. Надо отметить, что в иерархической лестнице танкового экипажа заряжающий — или, как некоторые выражались, “затыкающий” — был ее нижней ступенькой. Командир самоходки, офицер, был полновластным хозяином своей машины и людей. Идеалом был строгий, грубоватый, но справедливый лейтенант. Мямли, слюнтяи, заискивающие перед экипажем, долго на своем месте не держались Наводчик, обязанность которого состояла в уходе за орудием, приборами наводки и наблюдения, сортировке и раскладке снарядов, — а самое главное, в меткой стрельбе, заменял командира при его отсутствии. Механик-водитель отвечал за работу двигателей, трансмиссии, ходовой части, командовал при заправке бензином или антифризом, следил за аккумуляторными батареями. Он мог поспорить с командиром относительно маршрута движения по пересеченной местности и преодоления препятствий. Нижняя же ступенька чистила снаряды от консервационной смазки, выколачивала грязь из траков, бегала на кухню с котелками и выполняла всю черную работу.

Перепелица и Щукин как бы вскользь проверяли мои знания машины и стрельбы из пушки. Почувствовав, что устройство машины знаю хорошо. Перепелица спросил, а не был ли я механиком СУ-76? Получив утвердительный ответ, подобрел. Через некоторое время, оказав мне честь, предложи;! есть из одною котелка с ним. Щукин и Воронцов ели из другого котелка. Свой офицерский доппаек я передавал в общие запасы. Выполнял вместе с экипажем все тяжелые работы. После нескольких боевых эпизодов, когда мы, подбив немецкий бронетранспортер, стали обладателями различных трофеев- поповских риз, рулона красивого бархата, камней для зажигалок — мои взаимоотношения с экипажем стали нормальными. Хотя я все время чувствовал покровительство старших.

В середине ноября на Сандомирском плацдарме наступило затишье. Артиллерийские дуэли прекратились. Авиация не появлялась. Только у нас в тылу за лесом поднимался аэростат наблюдателей. Наступили холода. Нужно было думать об обогреве машины. На «тридцатьчетверках» было проще. Под днищем разжигали костер из двух, трех бревен и они, медленно прогорая, грели всю машину. Масло на днище шкварчало и пузырилось, в машине стояла вонь, но было тепло. С бензиновой "коломбиной” такие штучки не проходили. Из штаба пришла директива: для утепления аккумуляторных батарей использовать войлок или собачьи шкуры. Легко сказать, собачьи. Где их взять? В округе все собаки были перебиты или разбежались. Стали углублять капониры, прикрывая их накатом из бревен, досок, и засыпать землей. Каждая передвижка батареи сопровождалась постройкой нового укрытия. Строительные работы стали настолько утомительными, что выход был один: под дулом пистолета приводить землекопов со своими лопатами. К моему удивлению, польские крестьяне, выполняя эти принудительные работы, после их завершения и распития “бимбера” (то бишь самогона) с нашей закуской умиротворялись и уходили домой без злобы. При пяти — восьмиградусном морозе в отделении. где стояла наша “коломбина”, вода не замерзала. В землянке, в зависимости от интенсивности топки, было тепло, а то и просто жарко, и мы обходились без телогреек и шинелей. В конце декабря, за неделю до новою 1945 г., к нам примчался взмыленный адъютант командира полка (бывший мой предшественник командир самоходки) и сообщил, что через час к нам прибудет Высшее начальство из дивизии, армии и фронта. У нас произошел небольшой переполох, так как в землянке стояла металлическая бочка с продуктом брожения сахарной свеклы, которой были засажены все неубранные из-за военных действий окрестные поля. Да и сама эта местность называлась «сахарный завод». Через узкий проход бочку с брагой (исходным продуктом самогоноварения) вытащить было невозможно; выливать ценный продукт было жалко. Приняли решение поставить бочку в дальний угол, закрыть брезентом, завалить шинелями и другим барахлом. Еще была надежда, что через узкий проход в землянку начальство со своими животами не пролезет.

Начальство, не менее десяти человек, прибыло через час. Я встретил всех у спуска в капонир. Командир полка приказал выгнать машину и изготовить ее к стрельбе. Двигатели были заранее прогреты и завелись сразу. "Коломбина”, приподняв на пандусе свою корму, быстро, но спокойно выехала на поверхность. Приказав Щукину поднять ствол в положение стрельбы на дальнюю дистанцию (17 км), я выскочил из боевого отделения и доложил о готовности. Начальству быстрота и четкость наших действий понравилась, но все, к моему ужасу, направились в землянку. Я, обогнав всех, первым влетел туда и пытался загородить собой злосчастную бочку. Когда же дым от двигателей рассеялся, стало попахивать бродившей свеклой. Один из генералов сказал, что у нас попахивает чем-то кислым. Командир, спасая положение, сказал: “Это ребята делают бражку". — “Бражку?" — "Да”.

— "Ну, это, пожалуй, можно Но бимбер-то у вас есть?”

“Есть немножко, товарищ генерал” — "Небось, дрянь какая-нибудь". Тут не выдержал наш главный винодел Лешка Перепелица, обиделся за свое мастерство, предложил попробовать. Начальство согласилось. Перепелица вытащил из заветного уголка две восьмисотграммовые фляжки, потом поставил на стол кружки и стаканы. Щукин открыл банку свиной тушенки. Ну. за скорую победу! Во фляжках была шестидесятиградусная… Крякнули, отерли слезы и стали шутить: ничего себе, бражка! За образцовое содержание матчасти, четкие действия экипажу объявили благодарность. Командир полка был очень доволен. Уходя, начальники сказали, что бражка хорошая, по советовали ей не увлекаться. А через час опять принесся адъютант и от имени командира полка попросил еше «огненной жидкости».

После Нового года все стали ожидать скорого наступления. По всему плацдарму подходила боевая техника. Позади «зарылись» (не во весь рост) тяжелые 152-мм самоходки. Связисты энергично строили линии шестовой связи. 4 января 1945 г. меня вызвали в штаб полка и объявили, что посылают учиться в Высшую офицерскую техническую бронетанковую школу Красной Армии на отделение зампотехов батареи СУ-76. Я стал отказываться, ссылаясь на нежелание расставаться со своими товарищами, на скорое начало наступления. Ведь до Берлина оставалось всего лишь 600 км! Начальник штаба, немолодой офицер, сказал: "Поезжай, сынок, учись. Это командир полка тебя посылает. Очень ему твой блиндаж понравился, а войну кончим и без тебя”. С каждым шагом на Восток удалялся я от своих товарищей, от моей дорогой "Коломбины". Когда переехал на попутной машине по льду Вислы, понял, что война для меня кончилась. Я еще не знал, что в июне вернусь в Германию с новыми горьковскими самоходками. не знал, что с 1946 по 1950 гг. буду испытывать в Кубинке танки. Многого не знал. Жизнь была еще впереди.