Пинакотека 2001 01-02

После французской революции и наполеоновских войн отношения между Россией и Францией портятся, и это вносит радикальные изменения как во французский миф о России, так и в представления русских о Франции. Русские еще при Екатерине порывают с галломанией, чему сама императрица немало способствовала. Революция, поставившая под вопрос авторитет верховной власти и неприкосновенность монарха, а главное, казнь Людовика XVI, окончательно убедили Екатерину в том, как опасно принимать на веру идеи просветителей. Философы из любимцев императрицы превратились в людей в высшей степени подозрительных, их сочинения были в России запрещены, а эмигранты, которым подданные Екатерины оказывали самый теплый прием, своими рассказами о пережитых бедствиях внушали русским неприязнь ко всему французскому. Что же касается французов, то они прониклись неприязнью ко всему русскому немного позже. Появление русской армии на берегах Сены, претензии Александра I, а затем Николая I на исполнение роли гарантов «европейского порядка», их осуждение либерализма – все это привело к тому, что французы смотрели на Россию с разных, подчас противоположных точек зрения, но всегда страстно и неравнодушно. Либералы видели в ней страну, отвергающую идеи Просвещения, а значит, угрожающую свободе. Легитимисты – последний оплот ценностей, уничтоженных революцией. Когда Бурбоны вернулись к власти, а вслед за ними на родину возвратились эмигранты, нашедшие приют в России, французские правящие круги выступили за политический союз с Российской империей. Народ, однако, не забыл ни нашествия казаков, ни унижения, испытанного во время разгрома наполеоновской армии. Июльская революция 1830 года, польское восстание, которое французы приветствовали, и его разгром, который они оплакивали, – все это надолго испортило отношения между Парижем и Петербургом и еще сильнее скомпрометировало Россию в глазах французов. Только убежденные монархисты, вроде Кюстина и Шатобриана, продолжали лелеять мечты о порядке, установлению которого поможет российский император. Что же касается французского общественного мнения, то оно пребывало в нерешительности: слишком противоречива была информация о России. Оставалось не ясно, чего следует ждать от этой страны, которая после Венского конгресса окончательно заняла место на европейской политической сцене, и как ее понять.

5. Бытовая сцена

Около 1760 Бумага, тушь, сангина, перо

6. Русская ярмарка

Около 1760 Бумага, тушь, кисть

Ответ на все эти вопросы дал в 1843 году маркиз де Кюстин, выпустивший «Россию в 1839 году» – описание своей поездки в эту страну, имевшее оглушительный успех. Собираясь в Россию, Кюстин был настроен самым благожелательным образом. Аристократ, пострадавший от революции, человек, враждебный буржуазному духу, восторжествовавшему во Франции после 1830 года, маргинал по причине своих сексуальных пристрастий, получивших скандальную огласку, Кюстин отправился в Россию, чтобы найти там «аргументы против всего того, чем сделалась его родная страна». Токвиль, опубликовавший в 1835 году книгу «Демократия в Америке», которая также имела шумный успех и в которой он воспел политическую систему Соединенных Штатов, предсказал Франции будущее, сходное с американским. Возможно, в пику ему Кюстин, презиравший американский демократический дух, решил воспеть русский консерватизм.

Однако между первоначальными намерениями и теми выводами, к каким пришел маркиз по возвращении из России, пролегла пропасть! Путешествие не оставило камня на камне от его иллюзий; апологет консерватизма возвратился во Францию убежденным в преимуществах представительного правления, которое прежде ненавидел. В России Кюстин увидел только изъяны и пришел к выводу что будущего у этой страны нет. В материальном отношении, пишет Кюстин, повседневная жизнь русских ужасна; зная ее, нетрудно понять, почему все русские – пьяницы, буяны и распутники. Главное, что не устраивает Кюстина в русских, – это сама их природа; люди, населяющие эту страну, безнадежны. Ни на что не способные, они по своей натуре «либо бунтовщики, либо автоматы, либо заговорщики, либо машины», в первую же очередь все они рабы. Как можно надеяться на то, что они переменятся? Ведь «цивилизация, которая в других странах возвышает души, здесь их развращает. Русские были бы лучше, останься они большими дикарями. Приобщение рабов к цивилизации гибельно для общества. Культура на пользу лишь людям, наделенным добродетелью». По мнению Кюстина, деспотизм, лежащий в основе российской политической системы, – не что иное, как логическое следствие этого чудовищного «национального характера». С подобным человеческим материалом никакое иное политическое решение невозможно. Россия, утверждает Кюстин, обречена повиноваться тиранам, обречена замыкаться в своих собственных пределах и с недоверием и ненавистью смотреть на иностранцев: ведь для ее политической системы всякий посторонний представляет серьезную угрозу. Россия, пишет Кюстин, «выбилась из колеи на великой дороге цивилизации, и никто не в силах ей помочь». Этот страшный итог был способен отбить у всякого француза желание познакомиться поближе с этой загадочной страной! Книга Кюстина, сразу сделавшаяся очень популярной, укоренила в умах французов представление о России как о государстве, в котором жители никчемны и подлы, а политический режим губителен и для личностей, и для народа. «Да здравствует Польша!» – повторяют все французы вплоть до окончания Крымской войны.

7. Бытовая сцена

Гравюра, по рисунку Ж.-Б.Лепренса 1810-х (см. им. 5)

8. Казак. 1805

Французская раскрашенная гравюра

Однако ненависть к России, которая после выхода книги Кюстина распространилась во Франции почти повсеместно, не смогла полностью вытеснить из умов французов другие образы, связанные с этой страной: французы помнили и о красоте русских пейзажей (прежде всего, о великолепии Петербурга), и о том теплом приеме, какой оказывали в России французским художникам; наконец, они были благодарны русским за их стремление европеизировать свою страну. II вот, уже после Крымской войны, отношение французов к России, которая по-прежнему продолжает возбуждать любопытство и притягивать к себе взоры, постепенно начинает меняться. В шестидесятые годы книга Кюстина перестает быть единственным источником, из которого черпаются представления о русских. Эти перемены во взгляде на Россию (а мало можно назвать стран, чья репутация изменялась так часто и так радикально) объясняются несколькими причинами. Во-первых, улучшились средства сообщения между странами. При наличии железных дорог и пароходов поездка в Россию перестает быть долгой и утомительной экспедицией. Под пером Теофиля Готье или Александра Дюма Россия предстает вовсе не столь устрашающей, какой она казалась читателям Кюстина. Переменам в отношении французов к России способствует и международная обстановка. Германия, стремительно двигающаяся к объединению, вызывает у французов немалую тревогу. Они предчувствуют опасность, которой чревато возникновение в непосредственной близости от них этой новой мощной державы, и обдумывают возможность заключения с Россией союза, который позволил бы обеим странам совместно противостоять Германии, чьи амбиции грозят разрушить европейское равновесие. Однако, прежде чем заключать союз, следует выяснить, готова ли к нему Россия, изменилась ли она, перестала ли быть тем островом, отрезанным от всего остального мира, который описал Кюстин.