Уильям Мак-Нил - В погоне за мощью

Стоило связи уровня рождаемости с экономическими ожиданиями приобрести постоянный характер для всей Европы, ( 18*) как миновал и кризисный период, через который в 1880 – 1950-х прошли Центральная и Восточная Европа. Изменились как семейный уклад, так и поведение в области отношений полов, а также быт и нравы кре стьянства – словом, прекратил существование ставший причиной двух мировых войн демографический режим.

Разумеется, в разных регионах мира демографический рост шел разными темпами. Например, в Китае конфликт, вызванный недостатком земли для растущего населения, стал очевидным уже в 1850 г. и вылился в массовое и разрушительное Тайпинское восстание 1850 – 1864 г( 19*) . Вплоть до самого окончания Первой мировой войны крестьяне Азии не откликались в столь массовом порядке на революционные идеи. Здесь уместным будет упоминание карьеры Махатмы Ганди (1869-1948 гг.), чьи первые успешные воззвания к сельским классам Индии относятся к ранним 1920-м. Следует также вспомнить Мао Цзэ-Дуна (1893-1976 гг.), который с 1927 г. стал мобилизовывать китайское крестьянство на поддержку собственной версии марксизма. Фактически в последующие десятилетия в Азии повторились преобладавшие ранее в Европе взаимосвязи между перенаселенностью и революционным политизированием сельского населения( 20*). То же самое относилось и к некоторым районам Азии. Однако условия в разных регионах резко отличались, и, например, во многих тропических областях повторяющиеся эпидемии до 1950-х действенным образом сдерживали рост населения.

Имперская агрессия Японии в XX в. совпала с ростом населения, который начал снижаться только после вызвавшей определяющие изменения в укладе сельской жизни страны Второй мировой войны( 21*).

Уровень рождаемости стал понижаться почти в тот же период, что и в Центральной и Восточной Европе, и, таким образом, в годы Второй мировой войны Япония (как и большинство стран Европы) прошла через собственный вариант современного демографического кризиса( 22*).

Ясно, что революционные проявления негодования сельских масс в силу нехватки земель для молодежи, желавшей продолжать образ жизни своих родителей, никуда не исчезли. Вспышки в Латинской Америке, ряде областей Африки и в Юго-Восточной Азии продолжали иметь место – однако основным определяющим фактором для обеих мировых войн был рост численности населения Японии и совпадавший по времени кризис в Центральной и Восточной Европе. Изменив свои демографические модели, эти страны вряд ли в будущем станут очагами сравнимых по масштабам военно-политических волнений.

Демография и болезненный развал вековых укладов сельской жизни многое объясняют в кровопролитном характере войн XX века. Однако они не в состоянии пролить свет на то, каким образом наиболее развитые индустриальные державы провели внутреннюю реорганизацию, самым беспрецедентным и непредсказуемым образом перешли на военные рельсы и, таким образом, сделали управляемые экономики знаковым явлением современности. Этот третий подход к пониманию двух мировых войн видится самым многообещающим, поскольку XX век вполне может стать свидетелем возврата к главенству командного метода управления рынком – как наиболее предпочтительному для мобилизации масштабных человеческих действий. Я предлагаю рассматривать обусловленную двумя мировыми войнами управленческую метаморфозу в более широкой перспективе-исходя из того, что этот аспект может оказаться их основным и наиболее долгосрочным результатом в истории человечества.

Неожиданно продолжительный характер Первой мировой войны убедил все противоборствующие стороны в необходимости организации и реорганизации тыла для повышения эффективности и размаха военных усилий страны. Результатом стали глубокие изменения в старых моделях управления. В частности, бесчисленные бюрократические структуры, которые в прошлом действовали независимо друг от друга в условиях рыночной экономики, слились в единую общенациональную компанию для ведения войны. Вероятно, важнейшими из этих структур явились предпринимательские корпорации, однако профсоюзы, министерства, а также управленческие структуры сухопутных войск и флота также сыграли первенствующие роли в управлении государственными делами.

Прошедшие испытание временем обычаи и структуры стали гибкими и податливыми в руках соперничающих технократических элит, обращавших миллионы одних в солдат и миллионы других – в трудившихся на войну рабочих. Семейная жизнь, права на собственность, доступ к товарам потребления, местожительство и классовые взаимоотношения – все они претерпели глубокие изменения. В совокупности изменения в обыденной жизни и повседневных контактах вызвали метаморфозы столь же значительные (и, вероятно, столь же естественные), сколь обращения насекомых.

Как подобное могло произойти?

Во-первых, каждый предполагал, что война продлится лишь несколько недель. На континенте отточенные до совершенства мобилизационные планы соперничающих стран предполагали немедленное прекращение нормальной жизни с началом военных действий. Одна лишь Великобритания настаивала на «ведении дел как обычно»( 23*) . Заводы и фермы Франции почти полностью лишились здоровых мужчин, которые были посланы на фронт. В других странах шок был меньшим благодаря тому обстоятельству, что не все мужчины призывного возраста проходили военную подготовку. Повсюду политическое противостояние уступило место единению перед лицом общей угрозы. За исключением маленькой группы доктринеров, социалисты отреклись от своей революционной риторики и приостановили классовую борьбу до победы над внешним врагом.

Тридцать шесть дней казалось, что ожидания короткой войны сбудутся. План Шлиффена исполнялся в соответствии с надеждами германского Генерального Штаба. Германские войска отразили французское наступление в Лотарингии и продвижение русских армий в Восточной Пруссии, тогда как их основные силы разбили бельгийские и британские войска и приготовились к окружению французов. Однако напряжение боев истощило возможности как людей, так и коней – и именно в это время французы нанесли свой контрудар на Марне (6 – 12 сентября 1914 г.). С 9 сентября германские войска начали отступление, и тремя днями позже измотанные и наскоро окопавшиеся противоборствующие армии очутились в тупиковой ситуации. Катастрофически не хватало как боеприпасов, так и всего остального. Что хуже, тактическая патовая ситуация в последующие недели стала стратегической, поскольку каждая из беспрестанно предпринимаемых попыток обойти противника приводила к простому удлинению линии окопов. Так продолжалось до тех пор, пока эта линия не слилась в одну беспрерывную траншею от швейцарской границы на юге до примыкающего к Северному морю маленького участка Бельгии. Несмотря на титанические усилия обеих сторон, на протяжении четырех кошмарных лет Западный фронт оставался почти неподвижным.( 367c*)