Уильям Мак-Нил - В погоне за мощью

Вызванное пограничным расширением нарушение прежнего баланса сил в Европе привело к революции в дипломатических отношениях, предшествовавшей Семилетней войне (1756 -1763 гг.). Зародившееся еще в эпоху борьбы за бургундское наследство (1477 г.) соперничество между французской и австрийской монархиями, вокруг которого вращалась интрига конфликтов между менее значительными государствами Старого Света, уступило место вынужденному сотрудничеству Бурбонов и Габсбургов перед лицом угрозы со стороны все более усиливавшихся Великобритании и Пруссии. Однако, несмотря на очевидное превосходство в ресурсах, Париж и Вена войну проиграли. Победы британского флота лишили французов Канады и почти всех владений в Индии, а возрождение морской мощи Франции к 1788 г. так и не помогло вернуть утерянных в результате поражения в Семилетней войне позиций в международной торговле.

То, что Пруссия устояла перед натиском австрийской, французской и русской армий, объясняется действенностью муштры, духом офицерского корпуса и полководческими способностями Фридриха. Сыграли свою роль и разногласия в стане противника: в частности, выход России из войны с восшествием на престол Петра III в 1762 г. дал пруссакам передышку, в которой те отчаянно нуждались. В следующем году неудачи, преследовавшие французов, заставили последних выйти из войны, что убедило австрияков в необходимости заключения мира.

Казавшаяся невероятной перед лицом роковых обстоятельств победа вознесла ввысь авторитет прусской армии. Восхищение современников успехами Фридриха помешало им разглядеть действительно ключевое событие в Восточной Европе – восход российской мощи. События XVIII-XIX вв. представили прусскую (а позже германскую) историю в качестве определяющей для судеб Европы в целом. Однако можно с достаточным на то основанием утверждать, что более всего от агрессивной политики Фридриха, который дважды (в 1740 и 1756 гг.) вторгался в земли Габсбургов, выиграла Россия. Возникшая после 1740 г. неприязнь сделала сотрудничество между Австрией и Пруссией невозможным.

Эта взаимная неприязнь позволила успешно реформированной Петром Великим в соответствии с европейскими стандартами российской армии продолжить расширение державы за счет соседних – слабых и плохо организованных – государственных образований. Таким образом Россия получила львиную долю при разделе Польши в 1773 – 1795 гг., присоединила Крым в 1783 г., к 1792 г. за счет Османской империи расширила свои владения до Кавказа на востоке и реки Днестр на западе, отторгла у Швеции Финляндию в 1790 г. Быстрый рост объема производства зерновых на Украине, сопровождавшийся промышленно-коммерческим развитием Урала и центральных областей России, способствовали невиданному подъему имперской мощи. При Екатерине Великой (правила в 1762-1795 гг.) Россия достигла не имеющего аналогов в своей истории уровня организации ресурсов-людских, промышленных, сырьевых и сельскохозяйственных – в деле содержания вооруженных сил, чьи боевые качества лишь немногим уступали показателям армий и флотов Западной Европы. Словом, когда Россия достигла европейского уровня организации, начали сказываться преимущества обладания обширными территориями.

Победы Британии в Семилетней войне против Франции также были в некоторой степени обусловлены мобилизацией ресурсов удаленных земель в Северной Америке, Индии и др. Однако если Россия проводила мобилизацию ресурсов на основе труда крепостных, принадлежавших элите дворян и официально уполномоченных частных предпринимателей, то в случае с Британией опорой служил рынок, регулируемый частным выбором большого числа отдельных лиц (хотя нельзя не упомянуть роль, которую в возвышении Британии сыграли рабский труд на плантациях Карибских островов и насильственная вербовка-на флоте). Таким образом, пограничная мобилизация командным способом a la russe и мобилизация на основе прибыли a I'anglaise не противоположны, а скорее различны в той или иной степени. Русский подход, подобно задействованию рабского труда на британских плантациях сахарного тростника, зачастую был излишне нерациональным в использовании людских ресурсов, тогда как частная инициатива по увеличению прибылей стремилась к максимально полному использованию всех факторов производства. Словом, рыночный подход способствовал повышению уровня эффективности, чего методы, основанные на принуждении, почти никогда не могли достичь.

В частности, открытость более или менее свободному рынку означала, что способные повысить уровень производства нововведения получали сравнительно хорошие шансы на успех в британской экономической системе, тогда как в России внедрение изобретений и технических новшеств было, скорее, делом везения. Запуганные управленцы почти всегда делали выбор в пользу слепого подчинения полученным свыше указаниям и следовали старым испытанным методам; увеличение объема производства достигалось ужесточением принуждения крепостных, либо привлечением большего числа работников. Возможность опробования нового устройства (явно неприбыльного в краткосрочном плане и возможно нерентабельного – в долгосрочном) вообще редко когда становилась предметом рассмотрения. Новая техника попадала в Россию, только доказав свою востребованность и прибыльность за рубежом (причем зачастую с ней выписывались и иностранные специалисты, обучавшие местных мастеров обращению с новыми устройствами).

Именно таким образом в XVIII в. строились оружейная промышленность и армия России при Петре Великом. Стабильный характер европейской военной организации и техники в последующие десятилетия позволил российским сановникам и военачальникам использовать численное превосходство для побед над уступающими по размеру государствами. Успехи российских вооруженных сил (особенно во второй половине столетия) доказали способность русских максимально использовать свое преимущество( 12*).

Гибкость рыночного подхода к восприятию технических нововведений позволила Великобритании и Западной Европе в целом постоянно опережать Россию и Восточную Европу в областях экономической и военной эффективности (хотя до 1850-х гг. это не было столь очевидным). В 1736 -1853 гг. амбиции Российской империи тщательно сдерживались дипломатией баланса сил и взрывным развитием военной области, произведенным Французской революцией.

Принцип баланса сил также позволил уравновесить господство на море, завоеванное Британией в 1763 г. В частности, стоило исчезнуть французской угрозе с территории Канады, как отношения метрополии с американскими колонистами приобрели донельзя напряженный характер; когда же правительство Георга III попыталось навязать колонистам повышение налогов для поддержания бюджета военного времени, недовольство вылилось в открытое восстание. Вскоре на помощь мятежникам подоспела Франция (1778 г.), а остальные европейские державы либо поддержали французов, либо выразили свое недовольство британской морской торговой монополией, заняв позицию однозначно противоречащего интересам Британии «вооруженного нейтралитета». В 1783 г. Великобритания была вынуждена признать свое поражение и независимость Соединенных Штатов Америки.