Галина Башкирова - Наедине с собой

Значит, духовная мощь, воля, цели, подчинившие себе все. И прежде всего честолюбие, чудовищное, ненасытное, ревнивое. Правда, сам он его отрицал: «У меня нет честолюбия». Впрочем, далее следовало объяснение: «Оно так свойственно мне, так тесно со мной связано, как нечто врожденное, как кровь, которая течет у меня в жилах, как воздух, которым я дышу». И еще: «Я знаю только одну страсть, одну любовницу – это Франция; я сплю с ней, она при мне неотлучно, она не щадит для меня ни своей крови, ни своих сокровищ. Если мне нужны 500 000 человек, она мне их дарит беспрекословно… Моя любовница – это моя власть».

Никогда, даже после самых блистательных побед, его честолюбие не было удовлетворено до конца. Альберт Захарович Манфред в своей недавно вышедшей книге «Наполеон Бонапарт» пишет, что наиболее полное счастье Наполеон, вероятно, испытывал в дни Тильзита: «Это было как во сне – почти неправдоподобное осуществление всех мечтаний» – и подтверждает свою точку зрения словами самого Наполеона, сказанными много лет спустя на острове Святой Елены.

Да, конечно, в дни Тильзита было утоленное честолюбие (как-никак полный господин Европы), было чувство облегчения (мир с Россией был ему остро необходим). Но было ли счастье – в обычном, простом, человеческом смысле этого слова? Было ли ему вообще доступно ощущение счастья? Мог ли успокоиться человек, сказавший на другой день после своей коронации: «Я слишком поздно явился на свет. Сейчас нельзя сделать ничего подлинно великого. Карьера моя блестяща, я не отрицаю, я пробил себе прекрасную дорогу. Но какая разница по сравнению с античным миром! Взгляните на Александра: когда он после завоевания Азии объявил себя сыном Юпитера, кто, кроме… Аристотеля да нескольких афинских педантов, сомневался в этом? Весь Восток поверил ему. Ну а если бы я сейчас вздумал провозгласить себя сыном Отца Всевышнего и заявил бы, что хочу воздать ему хвалу и благодарение? Не нашлось бы ни одной торговки, которая не высмеяла бы меня в глаза при первом же моем появлении. Нет, нет. Народы стали слишком просвещенны. В наше время нечего больше делать».

…Итак, честолюбие. Но честолюбие еще никого не защитило от пуль. (Скорее наоборот.) Одним честолюбием заколдованность не объяснишь. Что же еще?

…В 1945 году, в конце войны, вышла работа известного советского психолога Теплова «Ум полководца». Это исследование было написано в годы войны не случайно: психология войны, секреты победы не могли не занимать психологов.

Теплов подробно разбирает ум полководца как проблему «практического интеллекта». До сих пор, пишет он, психологию занимали только вопросы абстрактного мышления. Большинство психологов ^сознательно или бессознательно принимали за единственный образец умственной работы работу ученых, философов, вообще теоретиков. Между тем в жизни мыслят не только теоретики. Всякая война – это прежде всего война интеллектов, интеллектов особого рода, вот что доказывал Теплов в своей работе. Ум полководца – одно из сложных проявлений человеческого ума, ибо он должен работать и принимать ответственные решения в жестких условиях дефицита времени.

Но что такое принимать решения в условиях войны? Как писал известнейший военный теоретик – Клаузевиц, «военная деятельность представляет собой совокупность действий, происходящих в области тьмы или по меньшей мере сумерек».

Довольно смутное определение, не правда ли? Но с ним вполне перекликается русский военный историк генерал Драгомиров, когда он пишет о Наполеоне: «У него была чисто демоническая способность заглянуть в душу противника, разгадать его духовный склад и намерения». Демоническая способность.. Иными словами, гениальная интуиция, провидение, вдохновение особого рода. Но тут уже Драгомирову мог бы возразить сам Наполеон. «Вдохновение – это быстро сделанный расчет», – часто повторял он.

Может быть, в этой формулировке намек на отгадку секрета наполеоновской неуязвимости? Быстро сделан расчет – он выхватывает знамя и перебегает Ар- кольский мост таким образом, что его не задевает ни один снаряд. Первоклассный артиллерист, он-то знает, как, через какие промежутки стреляют австрийские пушки. И в эти-то промежутки он и проскакивает. Значит, расчет. Но когда он успевает его сделать? «На самом деле, – пишет Теплов, – при той скорости протекания психического процесса он (процесс) становится уже другим, приобретает иное качество, осуществляемое иными механизмами… Полководец вынужден всю работу над решением проблемы сжатв в очень короткий срок, так что вся эта работа становится «осиянием», «интуицией». (Заметим в скобках, что Наполеон обладал совершенно особым складом ума. «Трудно было вообразить себе мозг более дисциплинированный, всегда готовый к услугам, способный на такую постоянную приспособляемость, такое быстрое и полное сосредоточение, – вспоминал один из его соратников. – Гибкость его в исключительном умении мгновенно перемещать способности и силы и сосредоточивать их в данную минуту на том предмете, которым он заинтересован, будь то букашка или слон, отдельная личность или целая неприятельская армия… Когда он чем-нибудь занят, остальное не существует для него; это своего рода охота, от которой его уже ничто не оторвет».)

Итак, в свойстве, которым так щедро был наделен Бонапарт, сходятся тысячи самых разнообразных проявлений личности, ее темперамента, ума, мощи, заложенной в ней от природы. В определении стресса нет и не может быть простоты.

Что же касается расплат за стресс… Были у него они или нет? В книге Моргенстерна «Психографология», вышедшей в 1903 году, воспроизводятся факсимиле подписей Наполеона под приказами по армии после решающих сражений. Вверх, вверх бегут буквы подписей молодого Бонапарта. Вверх летят после Аустерлица, кляксами взрывается гусиное перо после Бородина. На полпути обрывается подпись в приказе об оставлении Москвы. Жалкая закорючка – Лейпциг. Наконец, последняя подпись на острове Святой Елены неузнаваема: буквы не просто клонятся – падают вертикально вниз.

Дорого платил Наполеон за свои стрессы! (Запись его личного врача накануне битвы при Бородине: «Постоянный кашель, дыхание затрудненное и неровное; пульс частый, лихорадочный, неправильный, моча мутная, с осадком, выделяется болезненно…»)

И не была присуща ему легендарная неуязвимость. Она оказалась мифом. Когда Наполеон умер, на его теле были обнаружены следы ранений, о которых никто не знал: Наполеон скрывал их, боясь посеять панику.

А когда он умер… «Я проходил мимо Пале-Рояля ;рассказывает современник , один из французских писателей, и вдруг услышал крик газетчиков: «Смерть Бонапарта!» Эти крики, которые прежде повергли бы в трепет всю Европу, звучали так обыденно! Я заходил Продолжает он , – в несколько кафе, но везде заметил то же безучастие, то же холодное равнодушие. Никто, казалось, не был ни заинтересован, ни смущен».