Ирина Радунская - Четыре жизни академика Берга

В данном случае — умственная деятельность человека, его психика. А то получится, как в притче о слоне. Подошли к слону семь слепых, заспорили: что это такое? Один потрогал слона за ногу и говорит: «Слон — это столб», второй за хобот: «Слон — это кишка», третий за хвост: «Слон — это просто веревка» и т. д. Нас психика интересует!

Талызина не выдерживает напора этих энергичных фраз:

— Но что значит, интересует психика? Психика состоит из отдельных действий.

— Как это из отдельных действий? Что значит «психика состоит из отдельных действий»?

— Да, не бог весть из чего — из отдельных действий.

— Здорово!

Поднимается шум, каждый выкрикивает свое мнение, звучит своеобразный хор, но солисты не очень-то дают хору развернуться и снова вырываются вперед.

— Я-то наивно полагал, — говорит Берг, — что психика — это сложный комплекс всего жизненного опыта человека, причем она отражает его физиологическое состояние.

— Это ваша ошибка, — парирует Талызина, — психика реагирует на информацию о внешних процессах, и отражает она внешние действия человека. Эти действия мы и должны организовать так, чтобы они стали достоянием психической деятельности человека! Ведь человек рождается с нулевыми знаниями, правда? Поэтому, когда я хочу заложить какие-то знания вот сюда, — Талызина стучит себе по голове, — не буду говорить куда, чтобы не получилось, как в детской игре: «“да” и “нет” не говорить, черного и белого не называть», я должна продумать, какие внешние действия ученик должен проделать, чтобы они отразились в его психике. И это самое трудное при составлении программированного материала. Самый простой пример — счет. Чтобы научиться считать в уме, считают на пальцах, палочках.

— Учить истории, географии тоже надо на палочках? А чтобы рисовать картины, надо что-то проговаривать вслух?

— Нет, надо найти эквивалентное действие. Вот говорят: у него аналитическое мышление, интуитивное, математическое и тому подобное. А что это значит? Все зависит от тех действий, которые перенесены в голову ученика. Какие бы знания мы ни хотели дать ученику, он их не усвоит, пока не начнет с ними что-то делать. И вот дать ему эту программу действий — наша задача. И над этим мы работаем.

— Что же вы делали шесть тысяч лет? Когда я начинаю читать учебники по педагогике, я недоумеваю, кто сумасшедший: я или авторы? Царствует один метод: «мел, доска, тряпка».

— Учебники кошмарные, — соглашаются все присутствующие.

Хочется встать и снять шляпу — редкая минута единодушия.

— А все потому, что делается попытка уйти от точных наук и ограничиться болтовней. Это не наука, а сплошная контрреволюция! — резюмирует Берг своим любимым выражением.

— А все потому, что речь идет об очень сложных вещах, – авторитетно утверждает Талызина.

Берг смеется:

— А-а-а, сложных, то-то!

— Не «а-а-а», — поправляет Гальперин, — а действительно все очень сложно.

Небольшая разрядка.

Под конец Берг, кажется, примирился с мыслью, что Талызина, Гальперин и их теория — объективно существующая реальность. А Берг не был бы Бергом, если бы не уважал настойчивость и преданность делу. Если люди одержимы своей теорией, считает он, надо дать им возможность поскорее вывести ее из экспериментальной стадии, доказать ее правоту или выявить бесперспективность на реальной почве практики.

— Чем Совет по кибернетике может вам помочь? Во-первых, давайте организуем у нас семинар для педагогов, где вы можете выступать и свой метод доводить до учителей, до школ. Выделим вам помещение, деньги. Теперь еще вопрос: а можно по вашему методу написать учебник, чтобы проверить его не на отдельных фрагментах предмета, а по всему курсу? Ведь только в этом случае проявится его положительная сущность и выявятся принципиальные недостатки. Сколько времени вам для этого надо?

— Года два.

Берг вскакивает:

— Два года? Много, много, так работать нельзя! Вам нужны люди, штаты?

— Нет, нас уже работает четырнадцать человек, пока хватит.

— Но мы не можем ждать так долго!

— Но мы не кончили стадию опыта.

— Нельзя же ждать без конца! Говорите, чем я должен помочь?

Возникает долгий разговор о практической помощи этой группе.

— Поймите, — резюмирует Берг, — я хочу, чтобы в Советском Союзе была бы единая программа, общая точка зрения по методологическим, философским и прочим вопросам педагогики, в частности по программированному обучению. Я хочу знать, противоречит ли внедрение новых средств обучения принципам советской педагогики? Что нужно сделать, чтобы помочь ей? Ведь программированное обучение — это не самоцель, наоборот, оно должно выполнять вспомогательную роль, полезную в главной задаче — обучении и воспитании молодежи.

Вот мы кричали тут несколько дней, и все кончилось благополучно. Пока никого не хватил удар, никого не вынесли, никто не подрался, не правда ли, полное согласие?

Все смеются. Талызина замечает:

— Но вы грозились запустить в меня телефоном.

— Да что вы?! — Берг искренне ужасается. — Нет, друзья, кроме шуток, мы с вами проделали полезную работу. Я у вас многому научился и сам кое-что подсказал, не правда ли?

Так, спотыкаясь, в спорах и шутках рождается новая наука. Сначала маленькие ручейки идей сопоставляются, анализируются, потом сливаются в поток массовых обсуждений на совещаниях и конференциях. И, наконец, эти ручейки входят в надежное русло полноводных рек, оплодотворяющих жаждущую землю. Это уже заводы, научно-исследовательские институты, конструкторские бюро, где наука о программированном обучении из сомнительного приблудного ребенка превращается в нежно опекаемое дитя, обретает кровь и плоть…

Но к этому счастливому финишу предстоит долгий и трудный путь. Разведывательные дискуссии выявили всю зыбкость почвы, на которой должно было возводиться здание новой науки о человеческом мышлении, всю неподготовленность ученых. Предстояло начинать все с азов.

ПЛЕЯДА СОКРАТОВ

УЧИТЬСЯ, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ

Программированным обучением у нас начали заниматься в шестидесятых годах, а зародилось оно в США в пятидесятых. Случилось это после того, как в США был издан закон об обороне, где уделялось особое внимание улучшению состояния высшей школы. Американцы чрезвычайно взволновались нашими успехами в области освоения космического пространства. Именно в это время СССР посетил американский министр просвещения и с ним педагоги и бизнесмены. Они обстоятельно знакомились с состоянием советского народного образования.

Результаты визита не замедлили сказаться. Если средняя продолжительность обучения в США в 1940 году была равна 8,6 школьного года, то в 1962 году она повысилась до 10,6 года.