Оскар Курганов - Сердца и камни

И как это ни странно, научная и инженерная мысль начала искать пути ниспровержения того самого бога, которому она поклонялась. В конце концов, что такое цемент? Строительный клей. Только и всего. Но разве нельзя найти более удобный и дешевый клей или вообще обойтись без него?

Так вот, силикальцит, — тихо сказал Лехт после минутной паузы, — и есть тот камень, который создается без цемента. Только из песка и извести. Правда, для этого нам пришлось (в слове «пришлось» опять прозвучала ирония) открыть в песке кое-какие тайны.

— Из песка и извести? — переспросил я. — Иначе говоря — цемент вы заменяете известью, один «клей» другим. Выгодно ли это?

— Конечно, — ответил Лехт. — Известь дешевле цемента. Даже можно сказать — намного дешевле. Но дело не только в этом. Впрочем, не будем забегать вперед. Вы убедитесь в этом, когда побываете на силикальцитном заводе. Итак, мы используем известь, как в старое доброе время.

— Стало быть, вы отбрасываете строительную науку на сто лет назад?

— Кто знает, — с усмешкой ответил Лехт, — может быть, на сто лет вперед. Вспомните — в двадцатых годах нашего века мы пользовались в радиоприемниках маленькими кристалликами-детекторами. Потом радиотехника совершенствовалась, и появились лампы, которые заменили эти кристаллики. Люди считали, что они открыли новые чудеса. Увеличивались лампы и по размерам и по количеству. Увеличивались и радиоприемники. Последние модели напоминали уже платяные шкафы. И вот теперь вернулись к тому же самому кристаллику, — правда, ученые открыли в нем тайны. Эти кристаллики называются теперь, как вы, может быть, догадываетесь, полупроводниками. И приемники стали превращаться из платяных шкафов в спичечные коробки. Маленькие кристаллики заменили лампы. А все мы восторгаемся не гигантскими, а крохотными радиоприемниками. Что же случилось, как это назвать? Мне кажется, что это процесс естественный. В том-то и сила науки, что она открывает в известных ей материалах новые и новые тайны.

Мне кажется, что и в строительном деле происходит тот же неожиданный поворот. Не так ли?

Конечно, так. Я не мог не согласиться с Лехтом. Но сидел и молчал. Я смотрел на этого человека, на его натруженные руки, на его нахохлившуюся, задумчивую фигуру и радовался своей удаче. Не так уж часто можно встретить человека, который видит дорогу, начинающуюся далеко за горизонтом. Хоть сидит он рядом со мной и мой взгляд тупо упирается в ту точку, которую Лехт уже давно миновал.

Лехт уже побывал на той далекой и невидимой для меня дороге, и, может быть, поэтому будущее представляется ему настоящим. Он уже замахнулся на того «бога», перед которым все мы с благоговением стоим на коленях или, во всяком случае, почтительно преклоняемся. Нелегкую ношу он взвалил на свои плечи, и нелегкую жизнь избрал он для себя. Впрочем, разве можно такую жизнь избрать или не избрать? Она захватывает тебя, становится властителем твоего сердца и всех твоих помыслов. Она ведет тебя по лунной дороге, соединяющей море и небо, ведет в далекие миры будущего. И счастлив тот, кто, побывав на этой дороге, весело, по-мальчишески помешивает прутиком догорающий костер и с упоением толкует о том, что он мог бы сделать для других людей. Через двадцать пять лет на земле будет жить столько-то миллиардов человек. Лехт точно знает — так должно быть. Им понадобится столько-то миллионов новых домов. Хороших, красивых, удобных, дешевых, благоустроенных. Вот тогда-то силикальцит станет «волшебным камнем» века.

Он любит, этот человек, считать на миллионы и миллиарды. Как будто на его ладони лежит земной шар с его заботами и устремленными в будущее мечтами.

— Удивительно, — произношу я наконец банальную фразу.

— Вот именно — удивительно, — подхватывает Лехт. — Я все еще не могу понять, как нам тогда удалось уйти от преследования, — эсэсовцы умели охотиться на людей.

И Лехт вернулся к истории своего побега из фашистского лагеря.

Еще готовясь к побегу, Лехт продумал, как он выразился, «математическую карту» всей операции. Он лежал на нарах после тяжкого, изнурительного дня и решал самые замысловатые задачи на тему: два человека бегут, а десять человек их догоняют. Он убедил себя, что имеет дело со сложным инженерным расчетом, при котором надо учесть все мельчайшие детали — лесные завалы, густые заросли, усталость и истощение, — словом, мысленно представить себе всю картину побега.

Иногда Лехт посмеивался над самим собой — его расчеты казались ему наивными. И все-таки они помогли им в первые, самые критические часы побега.

Наблюдательный Юрий обратил внимание на то, что в погоню за беглецами обычно посылаются одни и те же эсэсовцы — по-видимому, они натренированы, подготовлены, поднимаются по тревоге. Лехт подсчитал, что от первого тревожного выстрела до появления отряда у опушки леса проходит десять минут. За это время надо пробежать по лесу восемьсот метров, а может быть, и километр. Охранному отряду придется прочесывать широкий участок леса, не бежать, а идти. Допустим, и отряд пройдет это расстояние за десять минут, но беглецы смогут удалиться еще, скажем, на шестьсот метров.

Лехт и Юрий действовали именно так: они отбежали от торфяных скирд примерно на полтора километра. Лехт все время вел счет, чтобы не нарушать разработанную «математическую карту» операции. Эта же карта предписывала им через полтора километра где-нибудь спрятаться. Они нашли заросшую травой воронку, забросали валежником, проползли под ним и очутились в мокрой норе. Здесь они должны были просидеть час. Не меньше и не больше. Лехт подсчитал, что отряд, преследующий их, может удалиться от лагеря только на четыре-пять километров, чтобы до наступления темноты успеть вернуться в лагерь. Комендант никогда не решится оставлять на ночь лагерь с ослабленной охраной. К тому же за полтора часа может подоспеть подкрепление из Таллина: отряд должен встретить автомашины с эсэсовцами и послать их в нужном направлении. Стало быть, надо выждать час, дать возможность отряду опередить Лехта и Юрия. И тогда-то они совершат новый бросок, пройдут расстояние, которое жандармы уже не смогут пройти до ночи. А ночью они, конечно, в лес не сунутся.

Вскоре мимо воронки с валежником прошел жандарм; по-видимому, он не заметил ничего подозрительного, и шаги его постепенно замерли в лесной тишине. Лехт продолжал свой счет. Конечно, был риск — их могли обнаружить, и тогда вся «математическая карта» выглядела бы детской забавой. Но даже торопливая маскировка была удачной. Они сидели и молчали. Счет вели шепотом — то Лехт, то Юрий. И вот снова послышались далекие шаги, потом внятные голоса — кто-то на немецком языке проклинал и лес, и беглецов, и лагерь. «Давно пора их всех перестрелять», — говорил не­мец. «А торф?» — спросил другой. «Черт с ним, с торфом», — ответил первый. Они прошли мимо воронки, у одного из них сапоги скрипели, и Лехт подумал: «Это Волчий Зуб». На этот раз он шел без губной гармошки.