Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Он, имея много сотен тысяч рублей годового дохода, жил в скромном доме в Москве, на Большой Алексеевской, несколько летних годов жил на даче в Бутове, уплачивая за дачку рублей 400, и некоторым из живших там с ним в соседних дачах пришлось видеть его гуляющим по парку в 5 часов утра, когда он был вполне уверен, что все крепко спят. Алексей Васильевич в туфлях и халате изливал свои чувства благодарности к Создателю всего во время раннего чудного летнего утра, с пронизывающими лучами солнца, проникающими сквозь листву деревьев, оживляющими растительность, с упоительно душистым воздухом и пением, щебетанием птиц. Мне об этом пришлось слышать от московского купца Николая Дмитриевича Ершова, соседа по даче, прогулявшего всю ночь в Москве и вернувшегося на дачу с первым утренним поездом. Ершов, рассказывая об этом, старался представить старика в смешном виде: распевающего старческим фальцетом молитву «От юности моея мнози борят мя страсти…»*.

* Рассказывая этот случай со Смирновым, вспомнил рассказ известного московского подрядчика Мирона Алексеевича Пантелеева, строившего у меня дом. Он рассказал о Мещерине, создателе большого фабричного предприятия «Даниловской мануфактуры». Свою карьеру Мещерин начал в роли простого артельщика в какой-то фирме; будучи энергичным, умным и внимательным человеком, Мещерин вскоре понял дела этой фирмы, начал самостоятельно заниматься таковым же делом и постепенно составил большое состояние. Его благополучию многие из его конкурентов завидовали, стараясь ошельмовать Мещерина, приписывая его богатства плутням и недобросовестным делам.

Пантелееву пришлось много строить у Мещерина, и между прочим он строил ему дом где-то на Ильинке, где помещалось мещеринское подворье. Пантелеев говорил, что на всех постройках, которые в то время начинались всегда рано, часов в 5 утра, он всегда заставал Мещерина на стройке. Однажды, столкнувшись с Мещериным на лесах, разговорились, и в это время послышался звон бубенчиков мчавшейся лихой тройки, везущей какого-то пьяного купца. Мещерин узнал ехавшего и назвал его фамилию, сказав: «Мой конкурент, старающийся особенно распространять про меня слухи о моей недобросовестности в наживе. Ты видишь меня ежедневно на стройке приходящего раньше твоих рабочих, а в девять часов утра пойду отпирать свой амбар и пробуду в нем вплоть до окончания работы, а после запорки опять буду на стройке, и так я это проделываю ежедневно, кроме праздников. А этот господин, прогулявший всю ночь в загородных кабаках, возвращающийся оттуда в пять часов утра, только ляжет спать; хорошо будет, если он попадет в двенадцать или час в свой амбар, да какой же он работник от вчерашнего угара, с больной головой! И он удивляется, почему у него не идут дела так успешно, как у меня!»

Я не помню год смерти Алексея Васильевича Смирнова. В храме была торжественная обедня, с отпеванием, при участии большого количества духовенства во главе с каким-то важным архиереем, проявившим свою монашескую скромность сильным опозданием прибытия к началу службы, заставившим все собравшееся духовенство и народ, пришедший почтить усопшего, долго ожидать начала службы, а потому обряд кончился очень поздно, утомив всех до чрезвычайности.

У Алексея Васильевича осталось двое сыновей; старший занимался торговым делом, а младший, Сергей Алексеевич, кончивший университет, стал известен тем, что во время Керенского был в числе министров Временного правительства.

В описываемое мною время среди московского купечества пользовалась известностью фамилия Бахрушиных. Предки Бахрушиных были татары из города Зарайска; принявши христианство, перебрались жить в Москву. Занялись кожевенным делом, потом выстроили суконную фабрику 1. В конце восьмидесятых годов прошлого столетия я застал во главе их фирмы трех братьев: Василия, Александра и Петра Алексеевичей. Они отличались дружбою между собой, с преимущественным уважением к старшему брату Василию Алексеевичу 2, которому строго подчинялись. Неутомимым трудом и скромным образом жизни старались давать пример своим детям.

Дела их шли весьма успешно, но москвичи не могли себе представить их богатства по скромности и сдержанности их жизни, хотя они жили в своих особняках и, быть может, больших размеров, но не бросающихся в глаза роскошью отделки, а потому не вызывали зависти у других. Ездили в простых экипажах, в таких, какие обыкновенно были у купцов средней руки. Мне ни разу не пришлось видеть кого-либо из этих братьев Бахрушиных в больших модных ресторанах или сидящих в первых рядах кресел во время особых театральных представлений.

Они предпочитали тихую семейную жизнь, собираясь друг у друга во время семейных торжеств: молодежь танцевала, играла в игры, старшие вели беседу, изредка играя в карты по маленькой. Когда дети их подросли и пора было думать о замужестве и женитьбе, тогда эти собрания участились, начали быть еженедельно по воскресеньям попеременно у каждого из братьев, с приглашением знакомых.

В дни праздничных гуляний Бахрушины любили их посещать, что всегда делали пешком. В ходьбе они были неутомимы; бывало, 1 мая, когда богатые москвичи выезжали в Сокольники или Петровский парк на своих рысаках, братья отправлялись туда пешком и, побывав в Сокольниках и Петровском парке, возвращались обратно к себе в Кожевники, где они в то время жили. То же они проделывали и на масленице; бывало, поевши блинов, выйдут на Садовую и пройдут ее всю кругом, заходя еще в места, где происходило катание, и вернутся домой к чаю.

Стали Бахрушины известны, когда они начали делать громадные пожертвования на разные городские благотворительные дела, сыпавшиеся как из рога изобилия. Мне неизвестна общая сумма их пожертвований, но, как пришлось слышать, она выражалась во многих миллионах рублей, что-то выше десяти. Причем, жертвуя на какое-то благотворительное дело, они брались лично руководить стройкой, и всегда такие постройки выходили городу гораздо дешевле и лучше, чем если бы производила их Городская управа.

За их щедрые пожертвования Московская городская дума поднесла им звание почетных граждан города Москвы 3. Других же наград со стороны правительственных ведомств они не добивались и не стремились получить. С лицами, имеющими с ними дела, обращались очень просто и дружелюбно, без всякой надменности с их стороны.

Я был знаком со всеми братьями Бахрушиными, но больше всего с Александром Алексеевичем, с которым приходилось часто ездить по Курской железной дороге и беседовать.

Как-то ко мне пришел в правление Московского Торгово-промышленного товарищества Александр Алексеевич с просьбой посоветовать: купить ли им фабрику Юлиуса Берлейна, находящуюся в городе Серпухове? Я ему посоветовал не покупать: фабрика не славилась хорошим оборудованием, требовала еще больших затрат денежных, притом чувствовался в этот момент перелом в бумагопрядильном деле в худшую сторону, и хозяин ее спешил сбыть с рук. Александр Алексеевич мне сказал: «Нам приходится думать о других каких-нибудь делах, так как у каждого из братьев имеются дети и у детей тоже есть взрослые дети, всем в нашем деле становится тесно, а потому и приходится думать о других делах». Я ему посоветовал подождать некоторое время, несомненно, не спеша, при затишье бумагопрядильного дела может выйти случай более выгодной и удачной покупки.