Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

В цыганском хоре славились две солистки: Варя Панина была очень некрасива лицом, отличалась толстой нескладной фигурой, но когда она запоет своим чудным контральто, то ее физические недостатки тела и лица сглаживались, она очаровывала слушателей, и вторая, Мария Сергеевна (фамилию забыл, кажется, Шишкова 5), была стройной и красивой и обладала хорошим голосом — сопрано. В пении ее было какое-то внутреннее чувство — жгучей страсти не к физическому только удовольствию тела, но заставляло трепетать у слушателей их внутреннюю духовную силу, переносясь в высь светлых и чистых желаний и мечтаний. Особенно она восхитительно пела романс Чайковского с цыганским пошибом и мелодией «О дитя! Под окошком твоим я тебе пропою серенаду…» 6. Пение его возбуждало что-то чистое, хорошее, так, по крайней мере, оно влияло на меня, вызывая у меня слезы. Может быть, оно влияло на меня потому, что я интуитивно чувствовал, что в скором времени разрешится гроза в моей жизни, лишившая меня быть с моими детьми одним ядром здоровой и сильной семьи. Хотя исполнение этого романса было на цыганский манер и значительно расходилось с нотами Чайковского.

Я посещал «Стрельну», где пели эти две цыганки, всегда с Н. И. Решетниковым, которым, как было заметно, увлекалась Мария Сергеевна: она сидела с нами подолгу, тем вызывая неудовольствие старших цыган хора, требующих от нее петь для других посетителей, платящих щедро.

Помню вечер: она пела с особым ударом и чувством. Кончив пение, она пристально и как-то особенно посмотрела на Николая Ивановича, потом, обратившись ко всем присутствующим, сказала: «Поздравьте меня, я выхожу замуж». Как оказалось, ее жених был большой лошадник, имевший свою конюшню и принимавший участие на бегах и скачках, господин Малич.

Однажды Н. И. Решетников пригласил меня обедать в «Эрмитаж». Когда пили кофе, он сказал: «Еще очень рано, не поехать ли нам к Марии Сергеевне на квартиру? Она нам споет, и, нужно думать, в последний раз, так как завтра ее свадьба».

Марию Сергеевну застали дома, она была рада нашему посещению, велела позвать своего аккомпаниатора с гитарой Николая и пела особенно хорошо, доставивши мне чрезвычайное наслаждение. Между перерывами пения она разговаривала с Н. И. Решетниковым довольно тихо, и я не мог слышать, о чем говорили; потом позвала [его] в другую комнату, но скоро вернулись оба смущенные.

Было поздно, пришлось уезжать. Сидя уже на извозчике, Решетников сказал: «Когда мы уходили в другую комнату с Марией Сергеевной, она сказала мне: «Если ты скажешь только слово, свадьба моя завтра не состоится!» Я ей ответил: «Это невозможно!».

Приток приезжающих на ярмарку бывал не менее двухсот тысяч человек. Из разных мест необъятной России стекалось богатое купечество со своими товарами, со штатами приказчиков и артельщиков, занимая сгруппированные по роду товаров насиженные места.

На ярмарочной площади открывалась масса ресторанов, трактиров, пивных, гостиниц, кафешантанов, «номеров» с отдачею комнат посуточно и на короткое время, приспособленных на разные вкусы и требования. Между ними было много трущоб, куда завлекались загулявшие приезжие, и зачастую бывало, что таковые исчезали окончательно неведомо куда, потом их трупы находили с камнями на шее в канаве, в озере и в Волге. Преступления были довольно часты, особенно процветали до 1883 года, то есть до года назначения губернатором Нижнего Новгорода Николая Михайловича Баранова.

Нужно отдать справедливость Н. М. Баранову, что с назначением его губернатором, благодаря его особой энергии, на ярмарке значительно сократились преступления и установился порядок и благоустройство. По его инициативе было испрошено разрешение на увеличение штата полиции во время ярмарки, с присылкой лучших полицейских из Петербурга и Москвы. Им принимались крутые меры не только с порочными элементами, но и с некоторыми гражданами, внушающими своими действиями или необдуманными словами смуты во время переживаемых эпидемий.

Желая пресечь злоупотребления со стороны полиции, которые ради своих выгод иногда позволяли прикрывать преступников, губернатором было опубликовано в газетах: «Все потерпевшие и не нашедшие у должностных лиц скорой и должной помощи могут явиться ко мне во всякое время дня и ночи, и я приму и окажу свое содействие».

Все эти меры в значительной степени уменьшили преступления, на радость купцов, принужденных жить долго на ярмарке.

Когда я был в 1894 или 1895 году на ярмарке, ко мне утром пришел взволнованный Мухамед-Амин Кашаев, наш приказчик, заведовавший продажею каракуля, и сообщил, что такой-то наш покупатель каракуля для одной большой американской фирмы неожиданно уехал в Москву, между тем он купил у нас на 20 тысяч рублей, товар взял и отправил за границу, сказав, что деньги принесет сегодня, не упомянув о своем выезде.

Этот представитель американской фирмы приезжал на ярмарку в продолжение многих лет, отличался большой корректностью во всех своих делах и словах. Казалось бы, трудно представить, что у него могло бы явиться желание воспользоваться какими-то 20 тысячами рублей, когда при желании мог бы взять у нас товару на сумму, значительно большую, без отказа с нашей стороны. Уже одно это давало [основание] думать, что причина его отъезда была какая-нибудь другая. Я все-таки посоветовал Кашаеву немедленно сходить в гостиницу и узнать о причине его неожиданного отъезда.

Не прошло двух часов после этого разговора, как деньги, 20 тысяч рублей, были доставлены помощником уехавшего американца, а на наши расспросы о причине выезда его шефа он ничего не мог сказать: сам не знал. Оказалось, и всем другим фирмам, имеющим с ним дела, деньги были уплачены полностью. Огорчило только всех нас, продающих ему каракуль, что он не закончил всей покупки и тем лишил нас [возможности] поторговать с ним на большую сумму.

В следующем году от этой фирмы приехал новый представитель и на наши расспросы о его предместнике ответил: «Жив и здоров, работает в этой же фирме, но в Россию больше не поедет, так как здешний климат для него нездоров».

Понемногу о нем начали забывать. Но, как говорят, шила в мешке не утаишь! Кашаеву пришлось узнать от кого-то причину внезапного отъезда американца из-за происшедшего с ним трагически-курьезного случая.

Американец вечером, после усиленной денной работы отправился обедать в ресторан «Россия». Встретил там своего знакомого, вместе пообедали, выпили и решили остаток вечера провести в обзоре «веселых домов», каких, как говорят, в Северной Америке не имеется.

Посетив несколько таких домов и в них тоже выпивая, американец еще больше охмелел и оказался способным прийти в восхищение в одном из них от прелестей одной из девиц, которая и увлекла его в комнату, где он и заснул. Проснувшись, собираясь уходить, он вспомнил, что с ним было 10 тысяч рублей в нераспечатанном пакете, полученном им из банка. Ощупал карманы — пакета нет. Взволнованный, он начал обшаривать все другие свои карманы, результат тот же: пакета с деньгами нет! Кровь бросилась ему в голову от сознания происшедшего, несомненно, они украдены здесь, хорошо помнил, что, когда он вошел в комнату к девице, они находились в кармане. Хмель у него окончательно прошел. Пропажа такой суммы для него была чрезмерна: чем он сможет объяснить ее исчезновение своим хозяевам? Что делать? Он, сильно волнуясь, начал кричать, требовать возврата денег. На его крики и протесты явились служащие этого заведения, приученные к таковым событиям, подхватили его под мышки и вытолкали из дома.