Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

«Русские ведомости» были органом либералов и в обществе с иронией назывались «профессорской» [газетой] из-за участия в ней многих профессоров. Отличалась газета сухостью своего содержания, доктринерством и особенно горячим стремлением к фритредерству, от совершенного непонимания, что «свободная торговля» по тому времени не может быть осуществлена без сильных экономических потрясений, задевающих почти все сословия государства, но «Русские ведомости» этим лозунгом усиленно потряхивали в своей уже довольно потрепанной торбе.

Все эти условия не создавали большого успеха газете среди читающей публики, и она не имела большого тиража; между тем Москва сильно нуждалась в хорошей и серьезной газете, чего добился потом Сытин с изданием газеты «Русское слово» 3, хотя и она далеко не была идеальной.

Не могу не рассказать, как в начале моей коммерческой деятельности я был поставлен в неловкое положение редакцией «Русских ведомостей» перед моим шефом Н. П. Кудриным.

Я уже писал о Кудрине как об умном, с широким размахом, с большой силой воли купце — русском самородке, вышедшем из серой, бедной мещанской семьи; он не получил никакого образования, отправленный своими родителями на службу в качестве «мальчика» при какой-то торговле. И сумел еще сравнительно молодым человеком создать собственное большое дело. Кудрин, придавая большое значение прессе, начал писать разные статьи о Средней Азии, еще в то время мало известной широкой публике. Свои статьи он имел обыкновение посылать в «Московские ведомости», охотно их печатавшие 4.

Однажды им была написана статья, затрагивающая экономическое положение Средней Азии и необходимые для нее реформы, с целью поскорее двинуть этот богатый край с развитием его естественных богатств. Статью эту Кудрин мне прочел и спросил, не свезу ли я ее в редакцию с просьбой поместить ее как можно скорее.

Я же, читающий «Русские ведомости» с семнадцатилетнего возраста, состоя их поклонником, посоветовал Кудрину вместо «Московских Ведомостей» отправить в «Русские ведомости», где круг читающей публики более интеллигентный, а потому его статья будет иметь больший успех в высших сферах правительства. Он согласился.

Редакционный секретарь «Русских ведомостей» бегло просмотрел статью и ответил, что ее необходимо прочесть самому редактору, и если он найдет ее приемлемой, то она будет помещена в газете на этих днях.

Действительно, статья была напечатана в газете, но с предварительной заметкой редактора, в которой было разругано все, о чем писал Кудрин, благодаря отклонению от его фритредерских идеалов, и в заключение добавлено в злых и едких выражениях об исправлении редакцией безграмотности стиля и всех в ней орфографических ошибок. Можно представить мое неловкое положение перед Н. П. Кудриным, которого я так убеждал о помещении статьи в этой газете! 5

Конечно, право редакции опровергать правильность экономических взглядов, не соответствующих их [взглядам], но зачем затрагивать стиль и орфографию в злом и смешном виде, ведь все-таки не грамотность изложения важна, а мысль и смысл его. Кудрин, посылая в «Московские ведомости», писал в том же стиле, с теми же орфографическими ошибками, но в редакции все это исправляли, и печаталось совершенно исправленное для читающей публики; редакция понимала, что писал малообразованный человек, но обладающий умом и большим здравым смыслом.

Я потом был удовлетворен, когда пришлось узнать, что многие реформы, высказанные Кудриным, были проведены правительством и действительно способствовали к дальнейшему процветанию края.

* * *

В одном из каких-то номеров газеты «Русские ведомости» был помещен фельетон, в ярких красках описывающий фабричный поселок, принадлежащий крупному фабричному предприятию в Германии.

Земля в достаточном количестве была приобретена фабричным предприятием, разбита на правильные участки, мерою приблизительно в 100 квадратных наших аршин, с устройством шоссированных дорог и водопровода. На каждом участке был выстроен маленький домик, наподобие коттеджей. Домики были выстроены разных размеров по желанию и требованию рабочих и сданы им в полную собственность, с ежемесячным погашением их стоимости; земля же под домиком сдавалась рабочим в аренду на продолжительный срок с очень небольшой платой. Рабочему предоставлялось право во всякое время, когда ему заблагорассудится, продать этот дом, но только рабочему этого же завода; если же не находилось такого покупателя, то он мог продать обратно заводу, со скидкой за амортизацию по установленному тарифу, и завод не имел права от таковой покупки отказаться.

Эта фабричная колония представляла из себя удивительную картину: красивые коттеджи, выглядывающие из зелени деревьев, были окружены с одной стороны огородом, а с другой — фруктовыми деревьями, ягодными кустами, розанами и другими разными цветами. Освободившиеся от своей работы рабочие вместе со своими детьми ухаживали за огородом и садиком, наслаждаясь чудным воздухом и с сознанием, что все эти труды их рук поступают к ним, принося им кроме удовольствия еще некоторую материальную пользу.

Эта описанная идеальная картина сохранилась в моей памяти, и я, как только стал во главе большого фабричного дела, не преминул проделать в нем то же самое.

На земле, красиво расположенной по высокому берегу Волги, было устроено совершенно то же самое, как описывалось в фельетоне, но первый раз решили построить только несколько десятков домиков. Домики быстро были раскуплены рабочими, где они и поселились. Не прошло полугода, как уже некоторые рабочие, купившие домики, стали приходить и просить взять от них обратно, объясняя тем, что домики для них дороги, говоря: «В казармах живем задаром, дров не покупаем», — хотя стоимость дров в то время была 5 рублей за куб. сажень и ее хватило бы на год для отопления домика. Вторую причину выставляли, что женам приходится топить печку, а в казармах печи топятся специально для этого приглашенными людьми, с уплатой за их труд фабричной конторой. В конце же года владельцев этих домиков осталось не больше двух-трех.

Фабричная администрация объясняла такое несочувственное отношение рабочих к домиках тем, что они, живя в казармах, привыкли жить обществе при вечном шуме, криках, ругани, с гармониками, и все то доставляло им удовольствие и развлечение, да, кроме того, общая кухня им была как клуб, где они собирались группами, сплетничали, толковали, ругались, и все эти приметы ада им были по душе.

Потом в эти домики были размещены мелкие служащие без оплаты а квартиру и с дровами за счет фабричной конторы.

Прошло после этого много лет, но около этих домиков не было посажено этими квартирантами ни одного деревца, ни одного кустика и ни одного кочана капусты, хотя на фабрике имелось сколько угодно навозу, гумусовой земли, отдаваемой всем желающим вывезти ее.