История Авиации 2004 01

Директивой Наркома ВМФ, датированной еще 1944 г., на случай войны перед Тихоокеанским флотом ставился целый ряд задач, из которых минно-торпедная авиация могла привлекаться к нарушению коммуникаций в Японском море и разрушению корейских портов Юки, Расин и Сейсин. Ожидалось, что через эти гавани противник попытается снабжать приморский фланг своих войск и действовать у наших баз. Сохранялась и задача отражения десанта противника на советское побережье, хотя реально решать её не пришлось.

Бомбардировка портов началась около 2 часов ночи 9 августа — спустя два часа после начала войны с Японией. На отсрочку повлиял начавшийся сильнейший тропический ливень. Многочисленные ударные группы, высланные от различных частей, распались, на цель выходили отдельные звенья и экипажи, а один Ил-4 из управления 2-й МТАД пропал без вести. Первыми свой бомбовой груз на Юки сбросили 12 МБР-2 из 115-го МРАП. Спустя десять минут 15 Ил-4 из состава 4-го МТАП атаковали портовые сооружения в гавани Расина, а в 02:15 18 ДБ-3 из 52-го МТАП начали бомбометание по объектам в Сейсине (корабли в двух последних портах обнаружить не удалось). Удары растянулись по времени примерно на полтора часа и сопровождались нараставшим зенитным огнем с земли. По донесениям экипажей и последующей воздушной разведки, в районе порта Расин наблюдалось четыре крупных очага пожара. Точно определить нанесенный противнику урон не представлялось возможным.

К началу кампании 1945 г. против Японии, в составе минно-торпедной авиации ВВС ТОФ, несмотря на поступление по ленд- лизу довольно значительного количества более современных «Бостонов», превалировали даже не Ил-4, а модернизированные ДБ-3 различных модификаций, в основном, довоенного выпуска.

С наступлением рассвета эстафета ударов по портам перешла к штурмовой и бомбардировочной авиации, в то время как части 2-й МТАД переключились на коммуникации противника. Особенность этих действий заключалась в том, что одновременно практиковались и удары по данным воздушной разведки и «свободная охота». Такая «эклектика» стала результатом неудовлетворительной организации боевого управления, не учитывавшей весь предыдущий опыт, накопленный в ходе Великой Отечественной войны. Конкретно это заключалось в следующем: самолеты-разведчики 50-го ОРАП и 16-го ОМРАП поддерживали связь только со штабом ВВС ТОФ. Последний, по мере необходимости и желания, «спускал» полученные сведения в штаб минно-торпедной дивизии и одновременно ставил задачи на удары. На основании этой зачастую неточной и неполной информации штаб дивизии разрабатывал планы ударов, которые затем утверждал по телефону в штабе ВВС ТОФ. Посылка самолетов для доразведки цели либо наведения ударных групп штабом дивизии не практиковалась, впрочем, командование ВВС этого и не требовало. Чего оно требовало, так это посылки пар или звеньев торпедоносцев на «свободную охоту», что производилось одновременно и в тех же районах, где велась воздушная разведка. Забегая вперёд, хотелось бы отметить, что в ходе последующего изучения опыта Советско-японской войны такая организация была признана крайне неудачной, а сами результаты действий минно-торпедной авиации на коммуникациях противника — неудовлетворительными, но вернемся к фактическому ходу событий.

Первый из двух взлетевших на рассвете 9 августа «охотников» 49-го МТАП вернулся ни с чем. второму удалось обнаружить противника (одиночный 1000-тонный транспорт), но из-за неправильных действий штурмана подвешенная под фюзеляжем торпеда долго не сбрасывалась, а на третьем заходе на цель упала в море случайно. К этому моменту в штаб дивизии поступили первые данные воздушной разведки. На основании их около полудня атаке двух Ил-4 подвергся обнаруженный разведчиками сторожевик. По наблюдениям экипажей, одна торпеда прошла за кормой, а вторая — под судном. Причиной этого могла быть как неисправность, так и слишком большая установка глубины хода, которая, подобно тому, как это было летом 41-го на западных театрах, делалась из расчета на линкоры и крейсера противника.

Наконец в 13:50 поступил приказ об атаке целого конвоя, идущего вдоль корейского побережья на юг. Несмотря на то, что в тот момент перед тремя минно-торпедными полками дивизии не стояло других задач, командир дивизии генерал-майор П.И.Сучков счел необходимым выделить лишь пару самолетов от 49-го МТАП. Пройдя по маршруту до южной границы советской операционной зоны, экипажи обоих торпедоносцев не обнаружила врага, но ведущий лейтенант Никонов решил продолжить полет. Караван удалось настигнуть в районе мыса Дзиосин. В его состав входили три транспорта — два по 4000–5000 т, головной — 12000 т, охранение — два «эскадренных миноносца». В 16:54 ДБ-3 сбросили торпеды по головному судну с дистанции 3–4 каб., и вскоре экипажи наблюдали взрывы обоих торпед при попадании в цель. С большой долей уверенности можно утверждать, что на дно пошел японский танкер «Дайто Мару» (6859 брт). Попадание торпед с такой дистанции можно объяснить только внезапностью атаки (возможно, экипажи судов даже не знали о начале войны между СССР и Японией), а также незнанием приемов уклонения от атаки торпедоносцев.

Почти в это же время должна была состояться атака обнаруженной еще в 11:45 пары японских «эсминцев». Для их уничтожения с аэродрома Ново-Нежино вылетело три пары ДБ-3 49-го МТАП (ещё одна не смогла взлететь из-за плохой подготовки самолетов). Как и в предыдущем случае, расчетное место нахождения противника было определено неверно. Ведущий командир полка майор Тишин распустил группу на пары и приказал вести поиск самостоятельно. Две из них вскоре повернули на базу, но пара капитан Андрющенко — лейтенант Рыбкин в 18:50 южнее Дзиосина обнаружила противника, причем в этот момент оба «эсминца» осуществляли конвоирование транспорта.