Знак Вопроса - Человек – венец эволюции?

Говоря о сигнальной наследственности, Л.Гумилев определяет этологию как науку о поведении вообще – не только животных, но и человека тоже. Нет непреодолимой преграды между нами. Наблюдая эволюцию в целом, мы замечаем ее как бы неуклонное «очеловечивание». Дарвин видел в живой природе прежде всего пассивное приспособление' видов к обстоятельствам среды обитания. Но возможно и иное – активное преодоление среды. Всю человеческую деятельность характеризует именно преодоление: мы строим жилища, а не используем случайные пещеры, не подбираем корешки и зерна, а производим пищу; так или иначе мы преобразуем Землю, хоть и зашли в этой деятельности слишком далеко. Но даже наше отступление от чрезмерных посягательств на природу носит активный характер.

Поведение высших животных тоже активно, а во многих своих проявлениях хоть неосознанно, но логично.

«Очеловечивание природы» разворачивает перед нами поразительную картину опережающего развития мозга, иначе говоря – цефализации. Именно мозг становится главной точкой приложения эволюционных сил. И мы видим нарастающий взлет эволюции.

Зачатки интеллекта наблюдаются, бесспорно, и в животном мире. В книге «Дикое наследство природы» С.Кэрригер пишет: «После множества исследований создалась новая концепция, очень отдаленная от стремления рассматривать животных как автоматически действующие механизма. Эта абсолютно новая концепция сводится к утверждению, что животным присуще стремление к познанию. Некоторые биологи… рассматривают его всего лишь как практическое побуждение, нужное животному, чтобы ознакомиться с окружающей средой. Другие усматривают в этом свойстве и иной, гораздо более сильный стимул – они считают, что стремление узнать что-либо может стать у более развитых животных импульсом к „расширению сознания“, быть может, даже стремлением внести какой-то порядок, какую-то организацию в воспринимаемые животными элементы внешней среды».

Упорядочение идентично повышению информативности, тогда как хаос представляет собой ноль информации…

… Я пишу это и наблюдаю краем глаза, как моя кошка, чтобы открыть лапой стенной шкаф, взбирается сперва на холодильник (вверху дверца шкафа слегка приотстает), а затем уже спрыгивает, чтобы повытаскивать нитки из нижнего ящика, – гляжу и не вижу здесь ни инстинкта, ни условного рефлекса – лишь ряд последовательных логичных действий.

Аляскинские медведи взмучивают воду в реке – и тут же мчатся вниз по течению ловить рыбу, вспугнутую таким способом…

На канадском песчаном острове Сейбл одичавшие лошади копытами раскапывают ямы в поисках пресной воды. Инстинкт тут ни при чем: в обычных обстоятельствах лошади никогда этого не делают. Вероятно, одна из первых лошадей, попавших сюда с судов, потерпевших кораблекрушение, погибая от жажды, случайно нашла в яме дождевую воду. И как-то связала в мозгу причину со следствием…

Такая ли уж принципиальная разница между этим фактом и тем, как первобытный человек воспользовался первой головешкой от подожженного молнией дерева? Кажется даже, что поведение лошадей напоминает уже следующий этап – само добывание огня…Преувеличение? Возможно. Еще факт – не менее фантастический.

Каланов называют сейчас морскими выдрами, но еще недавно (в начале века) именовали камчатскими бобрами: обитали они в основном на суше. Преследуемые охотниками из-за своего ценнейшего меха, каланы полностью переселились в море, даже приспособились рожать там и выкармливать детенышей молоком. О генетических перестройках, требующих смены ряда поколений, и речи быть не может. Налицо именно перестройка, почти сознательная, образа жизни.

Плохо ли, хорошо ли создала меня природа – в одном я могу быть уверенным: другой такой же не возникал за всю историю человечества. Сложность столь велика, что статистически невероятно появление аналога. Исключение единственное: рождение идентичных близнецов, развивающихся из одной оплодотворенной клетки, почему-то разделившейся надвое. Но это совпадение генотипов неизбежно растворяется уже в следующем поколении, даже если близнецы вступят в брак с другой идентичной парой.

Итак, не повторимы уже сами наследственные молекулы. Однако, несмотря на генетическую индивидуальность, биологическую особь (человека тоже) можно уподобить клеточке организма, существующей ради целого. Как известно, жить – значит, умирать. Мы обязаны, каждый в свой срок, освободить место для другого существа того же вида. В организме грызунов есть даже особый гормональный регулятор численности популяции, препятствующий бесконтрольному размножению и, следовательно, внутривидовой конкуренции. Возможно, нечто подобное «вмонтировано» и в человека, если вспомнить, что именно после истребительных войн наблюдаются всплески рождаемости, причем преимущественно мальчиков, тогда как благополучные годы характеризуются ее снижением.

Трутни, ставшие лишними после оплодотворения матки, по возвращении из брачного полета уже не допускаются обратно в улей. «Частные судьбы» в глазах природы ничто: она «покровительствует» лишь сообществу, виду, ему одному.

И лишь тогда, когда ценность особи составляет уже не только генетическая информация, но и благоприобретенная сигнальная, заключенная в мозгу, положение существенно меняется. Индивид выступает уже как уникальный, самоценный объект: например, вожак стада, уже не способный к воспроизводству, но полезный ему своим опытом. У бесписьменных народов старики или инвалиды, часто немощные, были носителями традиций, знаний. И эта функция по значению перевешивает порой все остальные.

Я заведомо не отделяю пока мышления человека от поведения животных. «Как все это по-человечески! – восклицает Конрад Лоренц, наблюдая гневную реакцию галок, исполненных видового „патриотизма“, в ответ на мнимую угрозу. – Нет ли у человека подобных слепых инстинктивных реакций? Не вызывает ли слепую ярость у целых народов пустой манекен, преподнесенный ловким демагогом?.. И могли ли бы до сих пор возникать войны, если бы все это было не так?.. Вы считаете, что я очеловечиваю животное? Вероятно, вам неизвестно одно обстоятельство: те элементы нашего поведения, которые мы привыкли называть человеческими слабостями, в действительности почти всегда являются свойствами предчеловеческими, иными словами, общими для нас и для высших животных. Поверьте мне, я не приписываю по ошибке человеческие свойства животным: как раз наоборот, я демонстрирую то огромное наследство, которое мы получили от животных и которое живет в нас по сей день. И если я говорю прямо, что молодой самец влюбился в галочку-самку, то тем самым не облекаю животных в человеческие одежды, напротив, я вскрываю остатки инстинктивного поведения у человека, полученные нами от животных. И если вы не согласны со мной и отрицаете, что любовь есть древняя сила инстинкта, то я лишь могу предположить, что сами вы не способны пасть жертвой страсти».