Александр Федоров - Рекордсмены запрещенного советского кино (1951-1991) в зеркале кинокритики зрительских мнений

Зато не связанные никакими «перестроечными» обязательствами и «соломками» зрители XXI века, как правило, считают «Заячий заповедник» творческим провалом:

«"Заячий заповедник", конечно, неудача. Слабый сценарий, запущенный только ради заполнения плановой единицы, не обещал шедевра. Для полноценного мюзикла нужна хорошая драматургия и куда большие финансовые затраты» (Б. Нежданов).

«Е. Лебедев, Л. Дуров и А. Калягин совершенно растворились в бездарном действе, поставленном, как будто, силами школьного драмкружка. И в этом смысле даже непонятно зачем было "Заячий заповедник" запрещать: выпустили бы в прокат — он бы сам провалился и о нём бы сразу все забыли!:) А так у "Заячьего заповедника" нарисовался некий ореол "мученического фильма", что и подвигло меня сегодня его посмотреть и потом очень пожалеть о напрасно потраченном времени!» (Г. Воланов).

«Боже мой! Хочется спросить: "Что это было?". Натыкаюсь, замираю, видя любимых актеров… Пытаюсь вникнуть, перебороть себя, мол, не могут эти звезды сниматься в плохом кино. Не выдерживаю: оказывается, они смогли каким-то чудом участвовать в этой авантюре. Несмотрибельно» (Ирина).

«Это из серии — каким кино быть не должно! Букет великолепных актёров. пытается своей импровизированной игрой спасти совершенно пустой сценарий этого действа… И у них ничего путного не получается, потому мы тут видим, то что видим — очень скверное кино» (Воланд).

Интервенция. СССР, 1968. Режиссер Геннадий Полока. Сценарист Лев Славин (по собственной одноименной пьесе). Актеры: Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин, Ольга Аросева, Гелена Ивлиева, Ефим Копелян, Руфина Нифонтова, Владимир Татосов, Юрий Толубеев, Валентин Гафт, Марлен Хуциев, Георгий Штиль, Сергей Юрский и др. Фильм в 1960-х — 1970-х годах в советский кинопрокат не выпускался, так как был запрещен. Выход этой картины на экраны СССР состоялся в 1987 году.

Режиссер Геннадий Полока (1930–2014) поставил 14 полнометражных игровых фильмов, но только два из них («Республика ШКИД» и «Один из нас») вошли в тысячу самых кассовых советских кинолент.

В трагикомедии «Интервенция» действие разворачивалось в Одессе во время гражданской войны.

Фарсовый характер фильма крайне не понравился тогдашнему начальству, и 17 мая 1968 года был подписан Приказ Председателя Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР А. Романова: «Просмотр и обсуждение этого фильма показали, что режиссер Г. Полока не справился с задачей создания кинокартины на важную тему. В фильме с обывательских позиций показана обстановка в южном городе в годы гражданской войны. Целая вереница безвкусных, лишенных всякого смысла эпизодов составляет содержание этой картины. Избранная режиссером фарсовая стилистика пришла в полное противоречие с героико-революционным пафосом литературной первоосновы и исходным замыслом фильма. Изображение героической борьбы революционеров-подпольщиков теряется в потоке нелепых масок, фарсовых сцен и в результате выглядит окарикатуренным. Изобразительное решение фильма неинтересно, чуждо традициям советской кинематографии» (Романов, 1968. Цит. по «Запрещенные фильма (Полка). М., 1993). Так фильм был запрещен.

Киновед Олег Ковалов более развернуто объясняет причины запрета «Интервенции»: «Полока, создавая «Интервенцию» — красочное экранное зрелище, переполненное озорными отсылками к самым разнообразным произведениям советской эпохи, — работал на "заминированном поле": даже когда он самым беззлобным образом переосмыслял кадры и мотивы советской киноклассики, его фильмы воспринимались руководством как насмешка над идеологией, главным оружием аппаратчиков. Конечно, власти обычно бывают более нетерпимы к эстетике, чем к идеологии, и кинематографическое руководство не могли не раздражать условные краски и решения фильма. Но главная причина запрета ленты была столь постыдна для режима, что о ней не говорилось вслух. Недавно отгремела «Шестидневная война», а среди героев этого «одесского» фильма было, разумеется, много евреев. Налётчики в сдвинутых на ухо канотье пришли сюда из Бабеля, мечтатели со скрипочками — из Шагала. Когда средства массовой информации по спущенной сверху команде враз завопили об "израильских агрессорах", фильм со столь любовно и густо выписанным национальным колоритом был обречён — и не имело значения, "советский" он или "антисоветский"» (Ковалов, 2010).

В год выхода многострадальной «Интервенции» на экраны советская пресса оценила ее неоднозначно.

К примеру, рецензент украинского журнала «Новини кіноекрана» написал свою статью в духе соцреалистических времен, подчеркнув, что «веселый балаган — это первый поверхностный слой фильма. А за ним — раздумья про жизнь и смерть, сатира на старый мир и увлеченная самоотверженность борцов за революцию» (Вольфсон, 1987: 5).

А кинокритик Ольга Шервуд отметила, что «после бесконечных однообразных, лишенных начисто признаков какой-либо эстетической мысли картин нам требуется теперь изрядное усилие, чтобы войти в игру на равных. Для этого, кроме непредубежденности, нужно и знание; правда, сам фильм щедр на «подсказки». И вот со всех сторон: — Балаган! — Цирк! — Театр масок! — Лубок! — Мейерхольд! — Пародия! — Эйзенштейн! — Плакат! — Мюзик-холл! — Да это просто колода карт! О, да! Создатели фильма, как игроки высокого класса, перетасовали все это виртуозно, и расклад получился по форме похожий разве что сам на себя, а по духу — возрождающий романтические традиции нашей литературы и искусства 20-х годов. Дух несомненен — а дальше возьмите историю в партнеры и гадайте-разгадывайте ее ходы» (Шервуд, 1987).

С Ольгой Шервуд был согласен и Сергей Ильченко, так как «сам режиссер осторожно намекнул в фильме на ту традицию, которую он пытался иронически переосмыслить. Некоторые из его внутрикадровых композиций почти «дословно» воспроизводят кадры бессмертного эйзенштейновского шедевра — «Броненосец „Потемкин“»: толпа, бегущая по лестнице; львы, «восставшие из камня»; процессия на морском молу. В двадцатые годы Эйзенштейн снял о революции оптимистическую трагедию. Сорок лет спустя Полока рассказал о революции и ее героях в жанре веселом и эксцентричном, где может смешиваться «все и вся». Каждая сцена имеет не только свою жанровую тональность, сюжетную законченность, как цирковой номер, но и чисто цветовое решение: от ослепительной белизны пролога до кровавочерного колорита игорного дома. Общая эксцентрика всех слагаемых сохраняется и множится» (Ильченко, 1987).

Куда более сдержанно отнесся к «Интервенции» кинокритик Виктор Демин (1937–1993), написавший на страницах журнала «Искусство кино» так: «На меня обиделся режиссер Геннадий Полока. В опросном листе «Недели» я слишком мало звезд поставил рядом с «Интервенцией». Другие критики тоже, впрочем, не были щедры. Я, однако, хотел бы сейчас сказать слова совсем на другую тему. О том, как бы нам по старой привычке очаровываться и создавать легенды не перепутать восстановление справедливости с лавровым венком, которым удостаивают шедевры. Двадцать два года «Интервенция» пылилась на полке. Пылилась решительно ни за что. Художнику промямлили что-то в том духе, что революция вызывает чувство благоговения, уж никак не смеха, тем более такого балаганного, к которому приглашает фильм. Художник отвечал: мы смеемся не над революцией, а над ее врагами. Ему разъяснили дополнительно: вы не поняли, здесь веселые, тем более пародийные, краски неуместны. Кощунственны. Такая тема. Полока — эксцентрик, поклонник площадных жанров. Его звала к себе стихия игры, ряжения, карнавального маскарада. Причем в противовес всем наставлениям он искал не кинематографический эквивалент упоенной театральности пьесы Льва Славина, а способы расширения, возгонки ее, возможность — с помощью экрана — сгустить, сконцентрировать условность, сделать ее дважды, трижды условностью. Сегодня у Полоки двойной праздник. Время иногда награждает мужественных. Телевидение сняло с полки четырехсерийное «Наше призвание». «Интервенция» — тоже повод для поздравлений. Справедливость наконец-то восстановлена. Общество получило труд художника, скрываемый от всех нас по прихоти бюрократов. И… И давайте зачислим его в шедевры? Таково привычное свойство нашего обиходного мышления» (Демин, 1988: 25).