Эдуардо Кон - Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека

Если мысли существуют по ту сторону человека, значит, люди – не единственные самости в этом мире. Другими словами, мы – не единственный вид «нас». Анимизм, согласно которому локусы, находящиеся за пределами человеческого, являются заколдованными, – больше, чем верование, воплощенная практика или подспорье для критики западной механистической репрезентации природы, хотя, безусловно, он также является всем из вышеперечисленного. Поэтому мы должны не просто задаться вопросом, как так получилось, что некоторые люди представляют других существ или сущностей одушевленными. Нужно смотреть шире: что именно делает их такими?

Чтобы с успехом проникнуть в логику взаимоотношений, которая образует, связывает и поддерживает лесные существа, жители Авилы должны так или иначе осознать эту базовую одушевленность. Следовательно, анимизм у руна – способ фокусировать внимание человека на живых мыслях в мире и усиливать и раскрывать важные свойства жизни и мысли. Эта форма мышления о мире возможна благодаря тесному взаимодействию с мыслями, бытующими в мире, в процессе которого выявляются некоторые их отличительные черты. Обратив внимание на этот вид взаимодействия с живыми мыслями мира, мы сможем помыслить антропологию иначе. Это поможет нам представить набор концептуальных инструментов и с их помощью рассмотреть, как нашу жизнь формирует жизнь в мире, простирающемся по ту сторону человека.

Скажем, собаки являются самостями, так как они мыслят. Как ни странно, доказательством этому служит то, что они, по словам Делии, могут быть «такими глупыми», безразличными и недалекими. Предположение, что собаки в лесу могли перепутать пуму c оленем, наводит на важный вопрос: почему неразличение, смешение и забывание занимают ключевое место в жизни мыслей и в жизни самостей, в которых эти мысли обитают? Странная и плодотворная сила смешения живых мыслей подвергает сомнению наши базовые предположения о той роли, которую в социальной теории играют различие и инаковость, с одной стороны, и идентичность – с другой. Благодаря этому мы можем переосмыслить взаимоотношение, преодолев нашу склонность переносить предположения о логике лингвистической относительности на все возможные способы отношения между различными видами самостей.

Женщины были уверены в своей способности истолковать собачий лай, но не поэтому они считали собак самостями. Собаки являются самостями, потому что с помощью лая они передали свою интерпретацию окружающего мира. Такая интерпретация – и женщины вполне осознавали это – имеет для собак жизненно важное значение. Следовательно, люди не единственные, кто интерпретирует мир. «Предметность» – наиболее базовые формы репрезентации, намерения и цели – является неотъемлемой структурирующей чертой живой динамики в биологическом мире. Жизнь в своей основе семиотична [54] См. Bateson, 2000c, 2002; Deacon, 1997; Hoffmeyer, 2008; Kull et al., 2009. .

Семиотичность свойственна всем биологическим процессам. В качестве примера рассмотрим такое эволюционное приспособление, как удлиненные морда и язык гигантского муравьеда. Попав в затруднительное положение, гигантский муравьед, или, как его называют в Авиле, аманухуа, может быть смертельно опасен. Во время моего пребывания в Авиле муравьед почти убил мужчину (см. Главу 6), и, поговаривают, даже ягуары стараются держаться от них подальше (см. Главу 3). Кроме того, гигантский муравьед неуловим. Я мельком увидел его издалека в лесу, когда мы с Иларио и Лусио поздним вечером сделали привал на утесе, возвышающемся над рекой Суно. Образ муравьеда произвел на меня неизгладимое впечатление: очертания его конической головы, приземистого тела и невероятного размера расширяющегося к концу хвоста, через волоски которого просвечивались лучи заходящего солнца.

Гигантские муравьеды питаются исключительно муравьями. Для этого они просовывают свою удлиненную морду в туннели муравейников. Специфическая форма морды и языка муравьеда запечатлела определенные черты его окружения, а именно форму муравьиных туннелей. Эта эволюционная адаптация является знаком в той мере, в какой последующее поколение интерпретирует ее (в исключительно телесном смысле, поскольку здесь нет сознания или рефлексии) в отношении того, что этот знак описывает, то есть формы муравьиных туннелей. Такая интерпретация, в свою очередь, проявляется в телесном развитии последующих организмов, включающем в себя эти адаптации. Это тело, вместе с его адаптациями, функционирует как новый знак, репрезентирующий черты окружения, который затем будет интерпретирован последующим поколением муравьедов в возможном развитии их тела.

Из поколения в поколение морда муравьеда все точнее передавала геометрические особенности муравьиных колоний, поскольку те ряды поколений «протомуравьедов», чьи морды и языки не так точно передавали значимые свойства окружающей среды (например, форму муравьиных туннелей), не выжили. В сравнении с теми протомуравьедами, современные муравьеды демонстрируют возрастающую приспособленность (fittedness, Deacon, 2012) к чертам окружения. Они репрезентируют его более детально и исчерпывающе [55] Следуя логике высказываний Пирса об отношении «интерпретантов» к репрезентируемым ими мыслям, организм как знак был бы «идентичен… более развитой мысли» (CP 5.316) по сравнению с репрезентацией мира его прародителем. . Именно в этом смысле логика эволюционной адаптации является семиотической.

Следовательно, жизнь – знаковый процесс. Любая динамика, в которой «нечто… обозначает что-либо для кого-нибудь в определенном отношении или объеме», согласно данному Пирсом (CP 2.228) определению знака, является живой. Удлиненная морда и язык в некотором смысле обозначают для будущего муравьеда («кого-нибудь») архитектуру муравьиной колонии. Один из важнейших вкладов Пирса в семиотику состоит в преодолении классического двоичного понимания знаков как чего-то, что обозначает нечто другое. Он настаивал на необходимости признать третью ключевую переменную в качестве несократимого элемента семиозиса: знаки обозначают что-либо в отношении «кого-либо» (Colapietro, 1989: 4). Пример гигантского муравьеда показывает, что этот «кто-либо» – или самость, как я предпочитаю ее называть, – необязательно является человеком. Чтобы считаться «кем-либо» (самостью), ему необязательно включать в себя символическую референцию, субъективность, интериорность, сознание или осведомленность (awareness), которые мы часто связываем с репрезентацией (см. Deacon, 2012: 465–66).

Более того, самостями являются не только животные, у которых есть мозг, но и растения. Самость не совпадает с физическими границами организма и может быть распределена среди тел (слушатели семинара, толпа или колония муравьев могут выступать как самость). Или, напротив, она может быть лишь одной из многих самостей в теле (индивидуальные клетки обладают своего рода минимальной самостью).