Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2003 № 03

Духовной основой явления было новомодное представление, что в своей чистой первозданности природа есть божественный райский сад. Английские парки, вместо культа нового божества природы, создали исторически новый образ человека как уединенного мечтателя, погруженного в смутный океан нежных чувств. К 30-м годам культура природных садов угасает, парк приобретает черты музея, ботанического заповедника. Всепоглощающие интересы эпохи переключаются на другие формы. Однако отношение человека к природе с тех пор навсегда остается одновременно сентиментальным и активным: культ девственной природы сохраняется, но в порядок вещей входит целенаправленная организация природной среды.

Идиллические мотивы пронизывают все бытовое окружение того времени. Это стилизация в духе пастушеской идиллии, когда аристократия выбирает пасторальные сюжеты и считает себя свободной от условностей светского общества. Модными становятся пасторальные картины художника Ф. Буше. Мечта о простой жизни на лоне природы оказывалась грезой, но тем не менее весьма показательной.

Однако не следует думать, будто эпоха характеризуется обычно однотонностью своих представлений о красоте. Искусственности, неорганичности, стихийности тех идеалов, о которых здесь говорилось, противостоит новый стиль — классицизм. Феодальное государство испытывало острую потребность в том, чтобы создать культ своей эпохи. Нужны были новые символы и знаки. Их черпали из классической античности.

Именно поэтому они получили название классицизма.

Чем характерен этот стиль? Верой в существование мирового порядка, гармонии, установленной Богом. Человек создан Богом, чтобы постоянно следить за тем, как принципы разума помогают выстраивать необходимую симметрию и порядок.

Теоретиком классицизма считается французский философ Никола Буало, который в стихотворном трактате «Поэтическое искусство» (1674) изложил основные нормы классицизма: гармония и соразмерность частей, логическая стройность композиции, простота сюжета, ясность и четкость языка. В драматургии это воплощалось в законе «трех единств» — единства времени, места и действия. Действие в драме разворачивается в течение одного дня, на одном и том же месте и в высшей степени последовательно.

Подвергалась норме и система жанров в литературе. Разграничивались высокие жанры (эпопея, трагедия, ода) и низкие (сатира, басня, комедия). Ограничивался круг отображаемых лиц и событий. В эпопеях и трагедиях было абсолютно немыслимо рассказать о драме обыкновенного человека. Речь шла о жизни королей, мифологических героев, полководцев. И только в баснях можно было излагать линию жизни простолюдинов и представителей среднего сословия. Каждому жанру соответствовал свой язык и стиль. Чтобы эти нормы свято выполнялись, была даже создана Французская академия.

Именно на ее заседании в 1687 г. Шарль Перро познакомил членов академии с написанным им в связи с выздоровлением короля поэму «Век Людовика Великого». Автор сравнивал современную ему эпоху с римской эпохой, но, разумеется, в пользу нынешней эпохи. Так начался «спор о древних и новых», который продолжался четверть века. Одни говорили о безусловной красоте античных образцов, другие же доказывали, что современное искусство не только не уступает древнему, а даже превосходит его.

Теоретики классицизма стали изучать теорию красоты. Так, Буало, к примеру, ставит вопрос о характере «безобразного» в искусстве:

На французском искусстве XVII в. лежит печать классицистического понимания формы, строгой логики, развитого чувства изящного. Все это воплотилось в драматургии Пьера Корнеля (1706–1684) и Жана Расина (1639–1699), в живописи Никола Пуссена (1594–1665) и Клода Лоррена (1600–1682).

Чтобы осознать, какой характер носили идеалы красоты классицизма, обратимся к живописи Н. Пуссена. Темы своих полотен художник черпал из мифологии, древней истории, священной истории Нового и Ветхого Заветов. Герои Пуссена — люди сильных характеров и величественных поступков, высокого чувства долга перед обществом и государством. Общественное назначение искусства было важно для Пуссена. Все эти черты входят в складывающуюся программу классицизма. Искусство значительной мысли и ясного духа вырабатывает и определенный язык. Мера и порядок, композиционная уравновешенность становятся основой живописного произведения классицизма.

Пуссен писал: «Прекрасное не имеет ничего общего с материей, которая никогда к прекрасному не приблизится, если не будет одухотворена соответствующей подготовкой… Живопись — не что иное, как изображение духовных понятий, хотя и воплощенных в телесные фигуры, выполненных согласно определенному порядку и в определенной манере».

Так что же такое красота в представлениях классицистов? Во-первых, это героика. Повседневность, обыкновенность жизни не относятся к красоте. Во-вторых, это материал, который организован художником. Хаос не может рождать ощущение прекрасного. Только после того как творец придает ему гармонию, подчиняет его строгим правилам, соотносит с высокими образцами — возникает феномен красоты во всей своей строгости и незамутненности.

Классицизм недолго кичливо тешился разумом и гармонией, проповедь возрожденных античных трагических страстей (всепоглощающей любви и жертвенности) постепенно изжила себя. Мир человеческой красоты оказался принципиально нерегулируемым. Если, как учил Буало, «мерзкий гад» или «дракон» может оказаться на холсте прекрасным зрелищем, то отчего идущие еще из XVI в. требования высокой нравственности, добродетельности следует неукоснительно соблюдать. Они так же условны.

Не случайно в XVIII в. родилось слово «садизм». Оно было связано с именем французского маркиза де Сада, который полжизни провел в тюрьме за сексуальные бесчинства и неистовства. Слово «садизм» вошло в обиход и стало синонимом половых извращений, сопряженных с жестокостью и острым наслаждением чужими страданиями.

Но в атмосфере названной нами эпохи красота все-таки сопрягалась с так называемой пуританской любовью. Пуритане — от английского слова «чистый» — требовали предельной невинности и верности в любви. Все греховное становилось запретным. Плотские утехи объявлялись крамольными. В европейских гостиных стало модным покрывать белоснежными скатертями столы и стулья до самого пола чехлами. Ножки, разумеется, деревянные, но обнажать их для посторонних взглядов неприлично. После прихотливой пряности барокко такая стыдливость и предусмотрительность казались удивительными.