Альманах «Знак вопроса» - ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 03

Отмечу одну странную деталь. Действие названного указа не отразилось почему-то на Авеле — ведь он продолжал пребывать в заточении Петропавловской крепости с 1798 года! Почему так? Или его вина была больше, существеннее, несоизмеримее? Однако установить, когда Павел Первый получил неблагополучный прогноз, не удается.

Есть смысл задаться вопросом о компетенции Авеля, мощи его дара, временного интервала, им контролируемого, ему подвластного. Что ему было известно о будущем? Где проходила линия его временного горизонта?

Обратимся к художественному произведению конца XIX столетия, принадлежащему, — как его некогда называли, «Русскому Дюма», — признанному мастеру отечественного исторического романа князю Михаилу Николаевичу Волконскому. Его исторический роман «Слуга Императора Павла» охватывает интересующий нас период, и… одним из его героев является монах Авель. Насколько мне известно, это первое в художественной литературе упоминание о монахе Авеле.

Надо заметить, что Михаил Волконский родился в 1860 году, а умер в 1917 году и, таким образом, мог в молодые годы встречать людей, знавших Авеля, слышавших о нем, мог также располагать какими-то неизвестными нам ныне источниками, дневниками современников.

Представляет интерес диалог двух героев названного произведения — монаха Авеля с неким Чигиринским. Разговор относится к 1797 году, когда Авель был на свободе.

Авель говорит Чигиринскому:

«Положись на волю Божью, а теперь поезжай!» Ровно через три года приезжай назад, будет дело. Не бойся, что долго ждать… Сто лет будем ждать… через сто лет будет великая битва с немцами, а потом, Бог даст, с его благодатью будет построен на указанном свыше месте храм Михаила Архангела». (Многоточия в приведенном куске — авторские. — Ю.Р.)

В этой цитате обращают на себя внимание два момента: во-первых, предсказанное Авелем событие находится за пределами жизни самого предсказателя и, во-вторых, странное упоминание о великом противостоянии с немцами через сто лет. Конечно, это может быть просто удачным домыслом автора романа, случайным его «попаданием в яблочко»… А что, если нет? Что, если какие-то прогнозы Авеля выходили за пределы XIX столетия? Упоминания о возможности такого рода в докладе Сербова также, видимо, неслучайны! Он что-то подозревал или даже нащупал! Быть может, знал, но опасался цензуры, специальным указом нацеленной на замалчивание имени и пророчеств Авеля, и потому отделался общими фразами?

Но мы к этому еще вернемся.

Шло время. Закончился 1800 год. Трудами и стараниями ряда высокопоставленных и титулованных лиц, приближенных к Императору Павлу, он был убит в ночь с 11 на 12 марта 1801 года и на трон незамедлительно вступил его старший сын Александр Павлович (Александр Первый), в какой-то мере знавший о существовании заговора против родителя своего.

Авель же, напомню, пребывал в заточении. Завершился второй круг его зловещих предсказаний, как утверждают, в сроки, загодя зафиксированные в его второй «Зело престрашной книге».

Вернемся к тесту Жития.

И в этот раз, как всегда, Авель не изменил себе, не потерял свой поразительный дар, был полон неизрасходованных сил, готов к бою.

На троне — Александр Первый. Авель же сидел там, куда его определил Император Павел Первый, — в Петропавловской крепости, где провел всего-то 10 месяцев и 10 дней, столько же, сколько ранее в Шлиссельбургской.

После гибели Павла Первого Александр Первый приказал отца Авеля из Петропавловской крепости незамедлительно выпустить и направить в Соловецкий монастырь под присмотр, а вскоре он и свободу получил.

Но Авель не был бы Авелем, если бы не стал составлять… ТРЕТЬЮ «Зело престрашную книгу! Что еще ему было делать? Дело всей жизни — «секреты составлять да книги писать»! Надо сказать, делал он это отменно! Руководимый некими высшими силами, он исполнял свой человеческий и гражданский долг неукоснительно и исправно!

В этот раз он побыл на свободе всего-то один год и два месяца, но за это время успел-таки написать свою третью книгу: «В ней же написано, как будет Москва взята и в который год!»

Итак, странно, но где-то на рубеже 1803 года он предрек события, происшедшие в реальной жизни лишь через 10 лет! Интересно, о чем в это время размышлял Наполеон?

История, к сожалению, повторяется! Непреложность этого утверждения неумолимо вытекает из жизни Авеля. Снова книга дошла до самого Императора Александра Первого. Что в ней возмутило покой монарха? Или ему за державу обидно стало? Либо он усмотрел в писании этом личную обиду?

Так или иначе, но решение воспоследовало: «Монаха Авеля абие (абие — тотчас. — Ю.Р.) заключить в Соловецкую тюрьму, и быть там ему дотоле, когда сбудутся его пророчества самою вещию».

И снова потекло время между письменным оформлением пророчества и его реализацией самою жизнию! А в это время Александр сидит на троне — державой правит! Авель тоже сидит, правда в тюрьме, на острове, тоже при деле — вшей давит! У каждого своя доля и свое постоянное занятие! Говоря языком песни, «все поровну, все справедливо!»

Год идет за годом. Что было в это время в России — вам известно из истории, которую я не стану пересказывать. Что было с Авелем? Много претерпеть пришлось ему за эти десять лет! Он «10 раз был под смертию, 100 раз приходил в отчаяние, 1000 раз находился в непрестанных подвигах, и прочих искусов было о. Авелю число многочисленное и число бесчисленное. Однако, благодатию Божиею, ныне он, слава Богу, жив и здоров и во всем благополучен», — повествует Житие об этом периоде жизни моего героя.

Далее в Житии сказано:

«Ныне от Адама семь тысяч и триста и двадесятый год, а от Бога Слова тысяча и восемьсот и второй на десять (т. е. 1812 год. — Ю.Р.). И слышим мы в Соловецком монастыре, якобы южный царь, или западный, имя ему Наполеон, пленит грады и страны и многия области, уже и в Москву вшел. И грабит в ней и опустошает все церкви и вся гражданская, и всяк взывая: «Господи, помилуй, прости наше прегрешение. Согрешихом пред Тобою, и несть достойны нарекаться Рабами Твоими: попусти на врага и губителя за грех наш и беззакония наша!» И прочая таковая взываху весь народ и вси людие. В то самое время, когда Москва взята, вспомнил сам Государь пророчество о. Авеля; скоро приказал князю Голицыну от лица своего написать письмо в Соловецкий монастырь».

В Соловецком же монастыре в ту пору начальником был архимандрит Илларион. Получив от имени Государя письмо, коим предлагалось отца Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на полную свободу, он был безмерно испуган и озадачен. Сам Государь печется о безродном монахе?!! К чему бы это… И убоялся, видно, отче… А тут еще, как на грех, к письму приписка: «Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и с ним нечто поговорить». Так именно и было написано от лица Самого Государя! Было отчего затрястись поджилкам архимандрита, тем более что он, как никто другой, знал «кое-какие далеко не детские грешки за собою». И убоялся дюже!