Патрик Дж О’Рурк - Адам Смит «О богатстве народов»

Еще более поразительно то, что Смиту не удалось предсказать индустриальную революцию. Причем не просто не удалось предсказать — а не удалось распознать, стоя, буквально, лицом к лицу: ведь Смит был близким другом Джеймса Уатта, изобретателя парового двигателя! Смит помог Уатту найти рабочее место в Университете Глазго, после того как местная гильдия жестянщиков (делая все возможное, чтобы доказать своим негативным примером правоту Смита по поводу свободы рынка) не позволила Уатту открыть в городе свой магазин. Смит познакомился с Уаттом на встречах в светском клубе Глазго, и во время написания «Богатства народов» даже сделал некоторые вложения в разработку машины для промышленного изготовления дубликатов, над созданием которой трудился Уатт. К тому же, Смит полностью оценил гений Уатта. В ранних черновиках «Богатства» он писал: «Тот, кто сумел изобрести огневой двигатель, мог быть только философом». (То, что устройству, толкающему пар, было дано такое название, заставляет нас думать о людях в касках и со шлангами, которые пытаются спасти остатки нашей погоревшей во имя экспериментов крыши, — но на самом деле это вполне точный термин.)

Адам Смит не предсказал индустриальную революцию по очень простой причине: он думал, что она уже произошла. Смит полагал, что есть три пути увеличения «годового продукта», ВВП страны. Число жителей страны может расти, но это не много дает для ВВП надушу населения. Разделение труда может продвигаться, но этому есть известные пределы. (Ну, например, я бы мог писать глаголы и существительные, мой подопечный прилагательные и наречия, а самый низкооплачиваемый работник писал бы предлоги и союзы.) Третий путь увеличения ВВП — «некоторые добавления и улучшения в тех машинах и инструментах, которые облегчают и сокращают труд». Смит думал, что этот последний метод был настолько самоочевидно эффективным и самым важным, что даже не счел нужным излагать его подробно. В первой главе книги 1 «Богатства народов» он просто написал, что «каждый, должно быть, знает, насколько облегчают и сокращают ТРУД соответствующие машины. Нет нужды приводить какие-либо примеры».

О чем Смит действительно не мог и догадываться, так это не о качестве индустриальной революции, а об огромном, заставившем содрогнуться мир масштабе. Смит был противником составления прогнозов и планирования в экономике. И собственными ошибками в отношении будущего доказал свою правоту.

Так что вспомним Адама Смита и то, как ему не удалось прочесть столь многие знаки на спиритической доске своей великой теории, когда мы слышим, как эксперты благоговейно вещают нам о компьютерной революции. Ее результаты могут оказаться в десяток раз более масштабными, чем мы ожидаем (примерно в десять-двенадцать раз увеличился западноевропейский ВВП на душу населения с 1820-х по 1990-е годы). А может быть, ее результаты уже перед нашими глазами, и компьютерную революцию запомнят в основном как период, когда странные индивидуумы носили уродливые очки, бесформенные джинсы и футболки с дурацкими надписями — непонятно, кто мог ходить в таком виде на свидания и как им вообще удалось продолжить свой род.

Первые две книги «Богатства народов» — это обоснование веры Адама Смита в экономический прогресс. Причем его учение основано не на том, что человек добр или что Бог велик, но на логике здравого смысла. У нас есть потребность заботиться о себе: что из этого следует? Правильно, экономический прогресс. И даже если он не происходит, то должен происходить, «если люди не будут строить искусственных препятствий этой естественной склонности».

Книга 3 «Богатства» — это рассмотрение тех преград, которые могут препятствовать прогрессу, атакже того, каким образом это препятствование осуществляется. Однако название главы может немного сбить нас с толку. Смит сравнивает условия экономического развития, скорее, в разные эпохи, а не в разных странах, фактически, проделывая анализ экономической истории Западной Европы от падения Рима до конца эпохи феодализма. Эта краткая сводка, суть которой излагается на тридцати с лишним страницах, содержит, возможно, самый блестящий (и определенно самый лаконичный) из всех аналитических обзоров Смита.

Причем особенно блестящим и восхитительным этот очерк причин и следствий представляется нам, счастливым наследникам западноевропейского экономического прогресса. Удача — это всегда редкость, но заполучить доступ к механизму, который эту удачу производит — и вовсе неслыханное чудо. Прочесть книгу 3 — все равно что найти волшебную кроличью лапку, которая прыгает по листу биржевых сводок и указывает на самые горячие, вот-вот готовые взлететь акции.

То, что случилось с римскими провинциями в Европе в пятом веке можно сравнить с вторжением тех самых честолюбивых индивидуумов, упомянутых в «Теории нравственных чувств»: «Тех… кому знакомо чувство обладания или даже надежды на общественное признание и поклонение, для них все другие радости меркнут и теряют смысл». Варвары, вторгшиеся в богатые земли «ради положения, этого величайшего предмета вожделения» явились «причиной всех беспорядков и конфликтов, преступлений и несправедливости».

Смит писал, что «грабежи и насилие, совершаемое варварами», оставили западную Европу «в состоянии крайней нищеты». Торговля была разлажена, города разорены и разрушены, поля не возделаны. Но несмотря на то, что власть закона и, соответственно, все юридические права были повергнуты в небытие, результат оказался вовсе не таким, как в песне Леннона «Imagine»: «Представь себе, что нет ничьих владений». Смит подчеркивает: «Ничто из того, что имело хоть какую-нибудь ценность в разрушенном Риме, не осталось без хозяина». Вакуум, образующийся после падения власти, не заполняется ни песнями поп-идолов, ни плясками анархистов. Отсутствие власти заполняется еще более сильной и еще более суровой властью. В сравнении с мелкими племенными вождями, разворовавшими западную Европу, Михаил Бакунин выглядит таким же ручным и послушным представителем среднего класса, как члены городского правления.

Варварские вожди не грабили земли, чтобы стать богатыми. Они и так были богатыми. Шопинг очень легок и удобен, если компанию тебе составляет банда вооруженных до зубов головорезов. Хотя в темные века покупки и не были очень уж престижным развлечением. Что же тогда варварские лорды делали с продуктами своих земель? А ничего. Они их просто раздавали.

Но они делали это не потому, что были очень щедрыми. Они делали это потому, что жаждали еще большей власти. «Крупный землевладелец, — писал Смит, — не имея ничего, на что он мог бы обменять большую часть продуктов своих земель… пользовался всем у себя дома и при этом не отказывал в гостеприимстве». Это не значило, что хозяин просто пировал в окружении многочисленных гостей и шутов, устраивал рыцарские поединки, и все они беззаботно и беспечно забрасывали полы средневековых сетевых ресторанов куриными костями. Пировать — значило кормить бандитов. Чем больше головорезов мог кормить вождь, тем больше у него было власти. Смит отмечал, что во время Вильгельма Руфуса, сына Вильгельма Завоевателя, Вестминстерский холл был не местом чинного заседания парламента — это была столовая. «Земля считалась не только источником средств к существованию, — писал Смит, — но и средством достижения власти и обеспечения защиты. Авторитет… соответствовал размерам и роскошности владений».