Вадим Рябицев - Один сезон в тайге

Несколько раз я навещаю его и убеждаюсь, что ничего нового не происходит. Поёт. Или гнездо с самкой просто перестали для него существовать, или он до сих пор не удосужился на него взглянуть и остаётся в счастливом неведении о постигшем его несчастье.

И всё-таки Пыжик улетел. Исчез насовсем.

В чём же дело? Самцы не покидают своих территорий, когда разорено гнездо, но остаётся в живых самка. Остался и тот самец, у которого погибла самка, но осталось невредимым гнездо. Видимо, самцы в период насиживания регулярно наведываются к гнезду. Отсутствие самки в невредимом гнезде не должно смущать самца: она ведь покидает его временами, чтобы покормиться. Гнездо, когда оно цело, или самка, когда гнездо разорено, видимо, и держат самца на его территории. Пыжик потерял и то, и другое.

Но всё это пока предположения. В нашем распоряжении всего два отдельных случая. А для утверждений нужны закономерности. Две птицы, как и два человека, по характеру и по поступкам могут быть совершенно разными.

Остаётся ждать и надеяться, что эта загадка когда-то разрешится. Нередко бывает, что в процессе исследования возникает загадок больше, чем ответов на поставленные вопросы. Это даже почти закономерность. А иначе было бы просто скучновато.

С ранней весны тундра напоминала о себе. То синьги летели на север, то доносился откуда-то из неба похожий на радиосигналы голос хрустана. Несколько раз, тоже из неба, долетали обрывки мелодичного токования золотистой ржанки. Лёгкие силуэты длиннохвостых поморников проплывали ― тоже в небе. И нам хотелось подняться поближе к этому небу. Иногда, когда мы в поисках гнёзд переходили реку и с лысых увалов противоположного берега смотрели на юго-восток, нас не могла не очаровывать величественная картина заснеженных хребтов Приполярного Урала. В бинокль мы разглядывали обширные снежники, скалы и каменистые россыпи, перемежающиеся шершавыми плешинами тундр. За многокилометровым слоем безупречно прозрачного воздуха хорошо просматривались отдельные деревья и даже камни и кусты.

До тундры было, судя по карте, километров восемь. Для дальней экскурсии у нас был вполне серьёзный повод. Нам надо было, пройдя по лесам самых разных типов, посмотреть, как населяют наши пеночки разные местообитания. На маршруте можно было встретить относительно редких птиц, которых не было в окрестностях участка и лагеря.

И по правде говоря, мы соскучились по открытым просторам тундры, хотелось укротить эту ностальгию. Да и вообще засиделись на месте, обострилась потребность в новых впечатлениях.

И вот мы, выбрав для самого трудного отрезка пути ― подъёма ― прохладное раннее утро, вышли из лагеря, взяв с собой маленькие экскурсионные рюкзачки с суточным запасом провизии и котелком.

На пути то и дело попадались гнёзда, которые надо было зарегистрировать и провести их описание. Это были гнёзда дроздов, овсянок-крошек, юрков и, конечно, пеночек.

В полутора километрах от лагеря начинался густой и угрюмый ельник. В нём царили полумрак и тишина. Иногда встречались тёмнозобые дрозды ― и взрослые птицы, и уже вылетевшие из гнёзд птенцы. Несколько раз слышали пеночку-теньковку ― там, где лес немного редел и под его пологом пробивалась молодая поросль ёлок и кустарников. И опять теньковок мы встречали только вот в таком высокоствольном, хотя и не слишком густом лесу. На нашем участке они так и не появились. Интересно, почему это здешние теньковки такие дремучие, ведь в средних широтах они живут и в более светлых лесах, а севернее, в тундре, они весьма обычны в совсем открытых местностях, и их устраивают даже ивняки, если они высотой хотя бы около метра. Есть повод ещё раз убедиться в известной истине: представители одного вида в разных местностях ― это не совсем одно и то же.

Следуя дальше глухим ельником, услыхали незнакомую песню. В ней было что-то от песни зарянки. Скорее всего, это была синехвостка ― маленькая, похожая на зарянку большеглазая птичка с неестественно синими спиной и хвостом. Очень хотелось её увидеть. Но когда мы, обходя певца с двух сторон, пытались к нему приблизиться, увидели только неясную тень, мелькнувшую в еловых ветвях. Так наше визуальное знакомство с синехвосткой и осталось несостоявшимся.

Шли медленно ― то задерживались у гнёзд, то преодолевали завалы бурелома. Недавняя буря местами нагородила такие баррикады, что приходилось обходить их, сильно отклоняясь от нужного направления. В некоторых местах сотни метров шли по стволам деревьев. Было видно, что бури такой силы, как недавняя, случаются не так уж часто. Последний ветровал примерно такого масштаба, судя по ветхости валежника, был не позднее , чем лет сорок-шестьдесят назад.

Вскоре подъём стал круче. Участки густого ельника перемежались с полянами, чаще стали попадаться каменистые склоны ― курумники. Зализанные временем каменные глыбы выглядели очень живописно. В красивом беспорядке громоздились они одна на другую, некоторые жутковато покачивались под ногой и глухо стукали. Их покрывали мхи и лишайники, создавая вычурные узоры из пятен разного цвета и формы. С такого замшелого курумника, огороженного со всех сторон не менее живописными елями, завешанными нечёсаными бородами лишайников, не хотелось уходить. Молча сидели мы на мягких камнях и созерцали эту несусветную красоту. Всё дико, девственно, никаких следов человека. Даже обгорелую спичку боишься обронить, чтобы, не дай бог, не осквернить эту первозданную чистоту.

Всё чаще мы шли по качающимся камням курумников, стараясь не угодить ногой в замаскированные мхом провалы между глыбами. Лес редел и становился светлее. Появились лиственницы ― сперва отдельные деревья, потом целые лиственничные рощи рядом с ивняками и ольховниками. Между ними ― кусочки тундры, чаще всего заросшие ерником ― карликовой берёзкой с маленькими блестящими листочками. Ерники, как старые знакомые, дружески цеплялись за сапоги корявыми стволиками. Сколько тундр исхожено по таким ерникам, сколько сил они когда-то из нас выматывали... А вот поди ж ты, приятно.

Но вот и граница леса. Мы вышли к горной тундре. Впереди ― огромные площади камней, целые «плантации» ерника, мокрые луговинки. Кое-где ещё стоят отдельные куртинки ольхи и торчат одиночные лиственницы с характерной для гор и лесотундрового криволесья сдвинутой набок кроной: здесь царство вечных ветров. И сейчас, выйдя из лесного безветрия, мы не без удовольствия заметили, что комаров стало ощутимо меньше, и ведут они себя скромнее ― не вьются роем у лица, не шагают по спинам, прощупывая хоботком каждый миллиметр одежды, а неподвижно сидят, уцепившись всеми шестью лапками за шероховатую ткань.