Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 25.Соратники Иегу.

Монбар сбросил тяжелые сапоги и, оказавшись в изящных туфлях, вскочил в седло.

— Наилучшие пожелания первому консулу, господин де Монтревель! — крикнул Морган.

И, повернувшись к своим товарищам, он скомандовал:

— Скорей отсюда, ребята! Какой угодно дорогою! Место встречи известно. До свидания завтра вечером!

— Да! Да! — откликнулось десять или двенадцать голосов.

И отряд мигом рассыпался, как разлетается стая вспугнутых птиц. Всадники скрылись в глубине долины, в тени деревьев, окаймляющих речку и обступивших Белый Дом.

В эту минуту послышался топот мчавшихся карьером лошадей, и на холме, с которого сбегала дорога, появились всадники эскорта; они слышали выстрелы и устремились вниз с быстротой горного обвала.

Но было уже поздно. Они застали лишь кондуктора, сидящего на краю придорожной канавы, трупы полицейского агента и командира бригады и увидели Ролана, беснующегося взаперти, словно пойманный лев, грызущий прутья своей клетки.

Пока в местных кругах и в провинциальной печати обсуждали на все лады описанные нами происшествия, в Париже назревали другие события, гораздо более важные, о которых вскоре должны были заговорить во всех странах и в газетах всего мира.

Лорд Тенли возвратился из Англии и привез ответ своего дяди, лорда Гранвилла.

Ответ состоял из письма, обращенного к г-ну де Талейрану, и официальной ноты, адресованной первому консулу.

Письмо гласило следующее:

"Даунинг-стрит, 14 февраля 1800 года.

Милостивый государь

Я получил и имел честь вручить королю послание, которое Вы мне препроводили через посредство моего племянника лорда Тенли. Его Величество, не видя причин нарушать издавна установленный в Европе порядок ведения переговоров с иностранными державами, поручил мне передать Вам от его имени официальный ответ, при сем прилагаемый.

С глубочайшим почтением честь имею быть, милостивый государь, Вашим нижайшим и покорнейшим слугою.

Гранвилл".

Письмо было сухим, официальная нота — ясной.

Мало того: послание королю Георгу было написано первым консулом собственноручно, тогда как король Георг, "не нарушая установленный в Европе порядок ведения переговоров с иностранными державами", прислал ответ, продиктованный им какому-то секретарю.

Правда, под нотой стояла подпись лорда Гранвилла.

В ноте содержались резкие обвинения, направленные против Франции; говорилось о духе смуты и мятежа, царящем в ней, об опасности, какую этот мятежный дух представляет для всей Европы, о том, что все европейские монархи, из чувства самосохранения, должны объединиться и положить этому конец. Короче говоря, враждебный тон ноты означал продолжение войны.

При чтении столь резкого послания глаза Бонапарта гневно сверкали, что предвещало важные решения, подобно тому, как молния предвещает гром.

— Итак, сударь, это все, чего вам удалось добиться? — спросил он, повернувшись к лорду Тенли.

— Да, гражданин первый консул.

— Разве вы не передали вашему дяде на словах все то, что я просил вас ему передать?

— Я повторил все слово в слово.

— Должно быть, вы не сказали, ему, что прожили во Франции два или три года, все видели, со всем ознакомились; что это сильная, могучая, процветающая страна, что она желает мира, но готова к войне.

— Все это я ему говорил.

— Должно быть, вы не добавили, что англичанам воевать с нами нет смысла, что пресловутый мятежный дух, вызванный, в сущности, слишком долго подавляемой жаждой свободы, разумнее всего задержать в пределах Франции. Всеобщий мир — вот единственный санитарный кордон, способный преградить ему путь. Если война вызовет извержение вулкана, французская армия, подобно раскаленной лаве, хлынет через границы и затопит соседние страны… Италия освобождена, пишет английский король, но от кого? От своих избавителей. Италия освобождена, но почему? Потому что я в то время завоевывал Египет от дельты до верхних порогов Нила. Италия освобождена, оттого что меня там не было. Но теперь я здесь; через месяц я буду в Италии! Что понадобится мне, чтобы вновь завоевать ее от Альп до Адриатики? Одно-единственное сражение! Ради чего, по-вашему, Массена стойко обороняет Геную? Он ждет меня… Что же, монархам Европы нужна война, чтобы упрочить свой трон, удержать на голове корону? Так вот, милорд, помяните мое слово: я так встряхну Европу, что троны их зашатаются и короны слетят с головы. Они захотели войны? Ну, погодите!.. Бурьенн! Бурьенн!

Дверь, отделявшая комнату секретаря от кабинета первого консула, мигом распахнулась, и появился Бурьенн, с перепуганным лицом, уверенный, что первый консул зовет на помощь.

Он увидел взбешенного Бонапарта, который комкал в одной руке дипломатическую ноту, а другою громко стучал по столу, и невозмутимого лорда Тенли в трех шагах от него.

Бурьенн сразу понял, что первого консула разгневал ответ английского короля.

— Вы меня звали, генерал? — спросил он.

— Да! — отвечал Бонапарт. — Садитесь и пишите.

Резким отрывистым тоном, не подыскивая выражений, точно слова сами срывались с языка, он продиктовал следующее воззвание:

" Солдаты!

Обещая мир французскому народу, я говорил от вашего имени. Я знаю вам цену!

Вы все те же герои, что завоевали Рейн, Голландию, Италию, что даровали мир Европе под стенами потрясенной Вены.

Солдаты! Отныне ваша задача не в том, чтобы защищать наши границы, теперь вам предстоит вторгнуться во владения неприятеля.

Солдаты! Когда пробьет час, я сам поведу вас в поход и изумленная Европа вновь удостоверится, что вы из породы храбрецов!"

Дописав последние слова, Бурьенн вопросительно взглянул на генерала.

— Что ж, это все! — сказал Бонапарт.

— Надо ли добавить обычный лозунг: "Да здравствует Республика"?

— Почему вы спрашиваете?

— Мы уже четыре месяца не писали воззваний, за это время формулы могли измениться.

— Оставьте текст воззвания таким, как он есть! — решил Бонапарт. — Не добавляйте ничего.

Крепко нажимая не перо, он поставил под воззванием свою подпись и приказал, вручая бумагу Бурьенну:

— Пусть это завтра же напечатают в "Монитёре"!

Взяв документ, Бурьенн тут же вышел.

Оставшись один на один с лордом Текли, Бонапарт шагал из угла в угол, будто забыв о его присутствии, потом внезапно остановился перед ним.

— Милорд, — спросил он, — вы уверены, что добились от вашего дяди всего, чего достиг бы другой на вашем месте?

— Я добился большего, гражданин первый консул.