Н. Холодный - Конец Петербурга

— Откуда все сие?

— А это я, видишь ли, устроился в одном палаццо на Фонтанке. Живу, можно сказать, первостепенным барином в сорока комнатах, только свежего хлеба не имею да вот еще самолично хожу к Фонтанке за водой.

— Не подобает это как будто твоему теперешнему положению, — скромно заметил я.

— Ох, сам знаю. Я бы и послал за водой, да никто не идет. Но зато все прочее… одежды, понимаешь ты, бездна, и вся точно на меня шита.

— Да и, вправду, на тебя: больше-то носить некому.

— А ведь правда! Я и не сообразил; ну, тем лучше. Да вы бы зашли ко мне, посмотрели на мое житье-бытье. Я сейчас иду к себе домой.

Очень хорошо вышло у него это «к себе домой».

— Что ж, пожалуй! Только вот мы на вокзал хотели зайти.

— Бросьте: никого и ничего там нет; одни крысы бегают. А у меня сегодня будет весело: соберется кой-какой народ, хотим поразвлечься перед смертью. Пойдемте-ка! Нина Сергеевна, не стесняйтесь, пожалуйте ручку; много знакомых увидите.

Саша подхватил Нину под руку и, болтая всякий вздор, повел нас «к себе домой».

Пришли. Палаццо, действительно, поразительный: огромные комнаты, прямо залы с дорогой мебелью всяких фасонов, чудными обоями; большой зимний сад.

Когда я взглянул на себя в громадное во всю стену зеркало, то даже сконфузился: очень уж невзрачной показалась мне моя фигура среди окружавшего нас простора. Даже Саша неодобрительно мотнул головой по направлению к зеркалу и заметил:

— Вот только изводить меня, что очень уж обширно; сараи, понимаешь ты, какие-то, а не комнаты. К тому же безлюдье; кричишь иной раз, только эхо отвечает какую-то чушь. Но вот мы дойдем сейчас до кабинета; там много уютнее.

После нескольких зал мы, наконец, добрались до этого самого кабинета; тоже большая комната, но обои и все прочее темного цвета, всюду удобные кресла, оттоманки, большой письменный стол со всеми аксессуарами. Да, здесь много удобнее!

— Электричества вам зажечь не могу, — сказал любезный Саша, — но я стащил в магазине две великолепные лампы: одну — настольную, другую — половую. Вот их мы и зажжем; в керосине-то отказу нет.

Зажгли, опустили занавесы, и в комнате стало еще уютнее.

Понемногу стал набираться народ и мужского и женского пола. Большинство, действительно, было нам знакомо, а некоторые даже очень близко.

Саш пригласил нескольких добровольцев и отправился с ними ставить самовар, что требовало значительных хлопот и усилий, ибо воду нужно было принести из реки. А мы, оставшиеся, занимаемся беседой.

— Виделся я сегодня с одним финляндцем, — сказал Иванов, — приехал ночью из Гельсингфорса.

— Зачем это его сюда принесло?

— Видите ли, у них там была организована перевозка населения на пароходах в Стокгольм, а оттуда по железной дороге на юг Швеции. Сначала дело шло, как следует, а теперь в Стокгольме, кажется, такая же история, как и у нас.

— Так они бы на пароходах в Германию, что ли.

— В том-то и дело, что все пароходы ушли полными в Германию и Данию, и ждать их назад нельзя. А народа осталось еще много. Вот управление финляндских железных дорог и снарядило поезда: кому угодно, пусть едет в Петербург; все-таки дальше от центра удара.

— Ну, здесь тоже несладко.

— Вот, води ж ты, а он не унывает. Теперь уж, вероятно, в Колпине, а то и в Саблине.

— Неужто пешком пошел?

— Очень даже просто: взял палочку и пошел, так и попер без всяких рассуждений прямо по шпалам Николаевской дороги.

Наступила минута молчания; все как будто взвешивали, не следовало ли и им так сделать. Кто-то скептически засмеялся:

— Какой же толк-то? Все равно, до Москвы не дойдет!..

— Он и не надеется. Уйду, говорит, верст 100, пожалуй, 150; а вдруг сфера столкновения как раз до того места и не хватит.

Опять молчание, и опять тревожные сомнения, не следует ли сейчас же тронуться в путь; а с другой стороны, стоит ли тревожиться даром? Опять выручает скептик:

— Видно, что немецкая душа: всякую мелочь учитывает!..

— Нет, что уж! Мало толку! Придется погибать здесь.

Иванов также поддержал:

— Да будет ли толк и за Москвой? Не верится мне что-то. Скорее можно ожидать всемирной катастрофы.

— О, это весьма вероятно.

Вдруг одна из дам всхлипнула, за ней другая, третья. Мы бросились утешать их общими усилиями, но на разный лад.

— Что это, Вера Александровна? Как не стыдно!

— Марья Петровна, ведь вы еще сейчас только хвастались: вовсе, мол, не боюсь смерти!

— Александра Львовна, и вы туда же! Ну, это уж совсем никуда не годится. Недаром говорят, что у баб глаза — на мокром месте.

— Ах, вы, невежа! — возмутилась корректная Александра Львовна.

— Батюшки, почему так строго?

— Разве мы бабы?

— Я не вижу тут обиды, но если хотите, скажем: у «мадамов». Это нам все единственно.

Мало-помалу горе «мадамов» утихает, по крайней мере, с поверхности. Этому, в особенности, способствует Саша, появляющийся с предложением:

— Господа, не угодно ли до ужина осмотреть мои апартаменты?

Все, кроме меня, принимают предложение. Мне лень трогаться со своего удобного кресла, и я предпочитаю углубиться в чтение газеты еще от 21 июня.

В ней я нахожу несколько интереснейших фактов: не то в Тмутаракани, не то в Усть-Сысольске некий член клуба, будучи в градусах, назвал другого мерзавцем и подлецом, за что получил оплеуху, а, может быть, и три: в пылу дружеских объяснений за такими пустяками не углядишь. После этого они судились у мирового, там помирились и через час после судьбища были пьяны вдребезги и опять подрались. В пользующемся всемирной известностью местечке Задери-Хвосты население ждет не дождется открытия публичных лекций с живыми картинами, а в ожидании их устраивает драки и мажет дегтем ворота у мирных обывателей. В другом, не менее известном городе местная, с позволения сказать, интеллигенция, изнывая от игры в винт, придумала новое развлечение: езду верхом друг на друге; время от времени устраиваются бега на призы, в которых установлено оригинальное, но вполне справедливое правило, а именно: награду получает не ездок, а лошадь; первый приз был взять нотариусом.

Это все известия из таких местностей, где даже и кометы не боятся. В общем, однако, видно, что провинция очень занята «грозною посланницей небес», как назвал комету один местный, положенный по штату поэт; везде молятся больше обыкновенного, оправдывая пословицу: «гром не грянет и т. д.». Среди простонародья и даже купечества, мелкого чиновничества ходят самые дикие слухи относительно кометы и светопреставлении. Многие так с легким сердцем и заявляют, что это, мол, летит на нас сам антихрист. Когда им указывают, что зачем же у антихриста хвост, то они без всякой запинки отвечают: