Ирина Семашко - 100 великих женщин

Надо сказать, что безмерное честолюбие помогло Патти в испытаниях «медными трубами». Она-таки смогла заставить себя работать и, вступая в полосу творческой зрелости, отказаться от прежних дурных привычек. Патти медленно, но неуклонно взрослела, становилась личностью, не дав дурному воспитанию возобладать и погубить её уникальный талант.

Большой успех способствовал Аделине в России. В книге «Моя жизнь в искусстве» К.С. Станиславский с восхищением вспоминал «о сверхъестественно высоких нотах чистейшего серебра» Патти, об её необыкновенной колоратуре и технике. В его памяти, уже на склоне лет, ярко воскресала её «точёная небольшая фигурка, с профилем, точно вырезанным из слоновой кости». Молодой, только начинающий свою карьеру П.И. Чайковский слушал певицу в московском Большом театре. Она пела Розину. Сохранились строки, написанные великим композитором о Патти: «В чарующей красоте её голоса и в соловьиной чистоте её трелей, в баснословной лёгкости её колоратуры есть что-то нечеловеческое. Да, именно нечеловеческое…»

Восемь лет, из года в год, Петербург и Москва испытывали наслаждение, видя и слушая Патти. В 1873—1877 годах Лев Толстой писал «Анну Каренину». Помните, в одной из глав пятой части романа он отправляет свою героиню в театр на представление с участием Патти. Наверное, Аделина Толстого не читала, хотя она была очень способной к языкам и знала французский, английский, испанский, итальянский. Но необходимости учить русский, по-видимому, у неё не было, так как в России окружающие певицу люди спокойно общались на одном из перечисленных выше языков. Интересно, что и великий писатель Патти никогда на сцене не видел, просто он описал атмосферу её спектакля по рассказам очевидцев.

1 февраля 1877 года состоялся бенефис артистки в «Риголетто». Никто не думал тогда, что в образе Джильды она последний раз предстанет перед петербуржцами. Так случилось, что именно в северной российской столице Патти мучительно, с тяжелейшими истериками расставалась с первым мужем. Подробности скандала со сладострастием смаковались петербургской публикой. Для Аделины воспоминания о разводе стали поводом для того, чтобы надолго забыть дорогу в северную столицу.

Через двадцать семь лет после своих последних гастролей в России Патти приехала по просьбе императорской семьи в Петербург, чтобы выступить в благотворительном концерте в 1904 году в фонд помощи раненым русским воинам, участникам русско-японской войны. Шестидесятилетнюю актрису встречали с восторгом, но с опасением. Она держалась за руку своего молодого мужа и выглядела рядом с ним молодящейся старухой, с жидкими крашенными рыжими волосами. Но когда она запела, слушатели были ошеломлены её звонким, по-прежнему серебристым голосом. Долголетие Патти на сцене, не искусственное, не растянутое поклонением бывшим её заслугам, было феноменальным — шестьдесят лет продолжалась её сценическая деятельность. Верди однажды определил явление Патти, как «исключение в искусстве». Современники находили голос певицы, хотя и не отличавшийся особой силой, уникальным по мягкости, свежести, гибкости и блеску, а красота тембра буквально гипнотизировала слушателей. Патти был доступен диапазон от «си» малой октавы до «фа» третьей. В лучшие свои годы ей никогда не приходилось «распеваться», чтобы войти в форму, — с первых же фраз она являлась во всеоружии своего искусства.

Патти дожила до появления первых грампластинок, и её по-детски восхищала возможность услышать собственный голос. Говорят, что, когда ей как-то проиграли одну из записей, артистка не смогла сдержать слёз от радости: ведь теперь будущее поколение будет судить о её искусстве не только со слов современников.

20 октября 1914 года Аделина Патти навсегда простилась с публикой на концерте, организованном в целях помощи Обществу Красного Креста. Шла Первая мировая война, и знаменитая певица смотрелась на сцене словно осколок ушедшего XIX века. Её последним сольным номером стала любимая англичанами простая песенка «Дом, мой милый дом».

(1844—1923)

Французская актриса. В 1872—1980 годах в «Комеди Франсез», в 1898—1922 годах возглавляла «Театр Сары Бернар» (Париж). Играла трагедийные и мелодраматические роли в пьесах Гюго, Дюма-сына, Ростана и др.

Трудно в анналах женских биографий разыскать более скандальную, более эксцентричную личность, чем Сара Бернар. Она довела своё «актерствование» до полного логического завершения не только на сцене, но и в жизни, исполнила эту невероятно тяжёлую роль от начала до конца с такой чистотой и безупречностью, с таким волевым усилием, что просто диву даёшься: чего было больше в этой позе — природной склонности или приобретённого честолюбия, врождённой силы или воспитанной привычки сокрушать все вокруг. И хотя сама актриса в мемуарах лукаво, прикидываясь «бедной овечкой», списывает невероятные слухи о себе на счёт «жёлтой» прессы и зловредных журналистов, подкупленных врагами, однако никто больше Сары не постарался намеренно окружить собственное существование непроницаемым облаком слухов. А едва прикрытая выдуманной добродетелью вольность нравов вызывает ещё большее любопытство обывателя, как «розовая» невинность куртизанки привлекает сильнее явной вульгарности. Вероятно, Сару Бернар можно признать первой «звездой» сцены, которая «сделала» себе имя на скандале.

Трудно сказать, какая доля оригинальности исходила непосредственно из её натуры, но актриса очень рано поняла, как выгодно можно применить эту самую непохожесть ни на кого. Ещё в детстве Сара страдала приступами дикого гнева, которые она ловко объясняла состоянием здоровья. Но именно буйные припадки, устраиваемые девочкой периодически, позволяли Саре добиваться своего у вечно занятых делами взрослых. Возможно, имей Сара заботливых, нравственных родителей, — лишился бы мир удовольствия лицезреть великую артистку и копаться в сплетнях о ней, но, к счастью, представления общества о добропорядочности никогда не воплощаются дословно.

Сарины родители плохо вписывались в привычные отеческие идеалы. Мать, голландская еврейка Юдит Харт, в биографиях великой артистки обычно значится, как учительница музыки, но в действительности она была прекрасная, высокопоставленная, элитная содержанка, которой по роду деятельности предписывалось в первую очередь лелеять собственную персону. Незаконнорождённая дочь Сара появилась на свет болезненной, предрасположенной к туберкулёзу, и хотя мамочка питала к чаду какие-то чувства, дальше умильности Пеночкой (это было единственное имя, на которое откликалась пятилетняя Сара) они не простирались. Личность отца у исследователей вообще вызывает сомнения. Обычно принято называть отцом артистки инженера Эдуарда Бернара, однако никаких точных доказательств этому нет и по сей день.