Джон Брокман - Во что мы верим, но не можем доказать: Интеллектуалы XXI века о современной науке

Я «знаю» (очень условно), но не могу доказать (пока) вот что: языки кео, нгада и ронгга пошли по столь странному пути развития, потому что язык, от которого они произошли, – такой же сложный, как и другие современные языки Индонезии, – был вторым языком для «маленьких людей». И они его упростили. Обычные учебные программы французского или испанского, например, предлагают весьма упрощенные версии этих языков – людям, осваивающим язык в зрелом возрасте, обычно не удается в совершенстве овладеть им.

Поэтому я могу предположить, что постепенно, со временем, «маленькие люди» становились членами общества современных людей острова Флорес – возможно, занимая в нем подчиненное положение. Дети современных людей слышали упрощенную речь маленьких людей так же часто, как и речь своих взрослых родственников.

Подобный процесс, например, объясняет, как родился язык африкаанс – упрощенная версия голландского. В Африке голландские колонизаторы нанимали бушменов пасти стада и нянчить детей. Поэтому их дети знали не только родной голландский, но и его упрощенный вариант, на котором говорили слуги-бушмены. Очень скоро на этом упрощенном голландском стали говорить все, и появился африкаанс.

Эволюцию языков часто сравнивают с эволюцией животных и растений. Я считаю, что здесь есть одно важное отличие: в процессе эволюции животные и растения могут развиваться как в сторону усложнения, так и в сторону упрощения, в зависимости от условий окружающей среды. Языки же не эволюционируют в сторону упрощения, если только для этого нет каких-либо факторов, связанных с историей общества.

Языки всегда тяготеют к уже существующим, таким как русский, китайский или навахо. Они превращаются в кео и нгада, африкаанс или в креольские языки, например, папьяменту или гаитянский, или даже в английский, только в результате таких факторов, как принудительный труд и переселение этнических групп. Может быть, к этому списку можно добавить и контакты между представителями разных биологических видов!

Элизабет Спелке – профессор психологии, сотрудник лаборатории эволюционных исследований Гарвардского университета, изучающей, как маленькие дети воспринимают и объясняют окружающий мир.

Во-первых, я верю, что все люди имеют одни и те же фундаментальные представления, ценности, заботы и обязательства, несмотря на разные языки, религии, социальное устройство и верования. Если израильтяне и палестинцы, сторонники и противники абортов, интеллектуалы из Кембриджа и обитатели джунглей Амазонки смогли бы преодолеть свои поверхностные различия, они нашли бы между собой много общего. Концептуальная и нравственная общность человечества основана на фундаментальных когнитивных системах, позволяющих родившимся детям расти и становиться полноценными участниками любого человеческого общества.

Во-вторых, одна из наших общих базовых систем основана на ошибочном предположении о том, что ценности и убеждения членов разных человеческих групп кардинально отличаются друг от друга. Это убеждение заставляет нас считать, что внешние различия между людьми указывают также на глубинное внутреннее несходство. Вот что меня удивляет: иногда люди готовы отдать жизнь ради совершенно незнакомых людей из собственного сообщества, и при этом с подозрением относятся к членам других сообществ. И мы всегда с большей симпатией относимся к тем, кто говорит на нашем языке, принадлежит нашей этнической группе или нашей религии, чем к представителям других групп.

В-третьих, самое поразительное свойство человеческого разума – следствие не только наших глубинных систем познания, но и нашей способности подниматься над ними. Человек способен осознать, что его базовые убеждения ошибочны, а потом заменить их более реалистичными. Например, так произошло в астрономии. Внутренне присущие нам способности воспринимать, действовать и размышлять о поверхности Земли склоняют нас к вере, что Земля – это большая плоская поверхность, а сила гравитации тянет объекты вниз. Но эта идея была решительно отвергнута с прогрессом науки. Сегодня любой ребенок, который играет в компьютерные игры или смотрел «Звездные войны», знает, что Земля круглая, что она – одна из множества планет, и что гравитация притягивает тела друг к другу.

Все эти три моих убеждения ведут к четвертому. Если дать когнитивным наукам достаточно времени, утверждение об общей природе человека в конце концов будет поддержано фактами, такими же убедительными, как и свидетельства того, что Земля круглая. Получив все эти свидетельства, мы отбросим заблуждения о различиях между людьми. Этнические и религиозные войны и конфликты покажутся нам такими же бессмысленными, как дебаты о том, на чем покоится Земля – на слонах или на черепахах. Мы, наконец, поймем, что в наших общих интересах – создать стабильную и устойчивую окружающую среду. Но это четвертое убеждение требует определенных условий. Наш биологический вид оказался в ловушке между стремительным научным прогрессом и эскалацией межгрупповых конфликтов. Удастся ли человечеству прожить достаточно долго, чтобы из нее выбраться?

Стивен Шнейдер – климатолог, профессор факультета биологии Стэнфордского университета и один из директоров Центра науки и политики в области окружающей среды Стэнфордского университета. Автор нескольких книг, в том числе «Глобальное потепление» и «Лаборатория „Земля“».

Я верю, что глобальное потепление – и природный феномен, и как минимум, отчасти, результат человеческой деятельности, например, выпускания в атмосферу парниковых газов. И правда – я могу это доказать или не могу? Вот главный вопрос.

Что такое «доказательство»? В строгой, традиционной, частотно-статистической системе убеждений данные состоят из непосредственных наблюдений гипотетических феноменов, в моем случае – увеличения температуры. И когда накопится достаточно данных для определения частотного распределения, можно считать, что причинно-следственные связи, о которых гласит гипотеза, объективно обусловлены. Но что если события не поддаются точному измерению – или еще хуже, если речь идет о будущих событиях, например, о степени потепления в конце XXI века? В таком случае частотная интерпретация доказательств невозможна в принципе. Мы становимся субъективистами (т. е. корректируем Байеса, как иногда выражаются статистики) и используем данные о частоте и все остальные данные, связанные с компонентами нашего анализа, для формирования «априорной гипотезы» – гипотезы о вероятности того или иного явления или процесса. Затем, узнавая больше, мы пересматриваем свою гипотезу (сторонники Байеса называют это «апостериорной вероятностью»).