Юрий Никитин - Как стать писателем… в наше время

Но, старый крокодил, понимаю, что на ее поиски можно убить не одну сотню лет, а жизнь намного короче. А что-то сказать хочется вот прямо сегодня, а не через сто лет. Так что вот вам карты, решайте сами.

Трудно искать там, где до вас искали тысячи человек. Но кто знает…

Может показаться, что вместо того чтобы поощрять к экспериментированию в литературе, я сразу же загоняю молодых авторов в довольно узкий коридор. Шаг вправо, шаг влево – попытка к бегству, и все такое.

Однако давайте признаемся, что есть тропки, по которым уже прошли другие, намного раньше. И уперлись в тупик. Но есть тропки, куда никто не ходил… Понятно, что лучше искать на неизведанных. Но насчет загоняния в узкий коридор… гм… Я в очень непростой ситуации, честно! Когда начинающий приносит свою первую рукопись маститому автору – это я о себе, но потом коснется и вас, так что слушайте внимательно, то ждет, ессно, только похвалы. Как бы ни уверял, что примет любое заключение!

Вот тут и возникает та самая щекотливость. Я снова сравниваю ситуацию со спортом, где все так просто, так ясно. Вот начинающий приходит к мастеру и говорит, что он, к примеру, великий прыгун. Или силач. Мастер молча указывает на планку на высоте два метра или на штангу. Сам он, как уже известно, берет высоту в два с половиной метра или поднимает штангу в полтонны. Начинающий прыгает, прыгает, снова прыгает, но выше, чем на полтора метра, прыгнуть не может. Или не в состоянии поднять штангу в двести килограммов. Всем все ясно, в том числе и начинающему. Он точно знает, на сколько именно он отстает от мастера…

Не та ситуация в литературе. Щекотливость в том, что мастер точно видит, на сколько именно начинающий недопрыгивает, в то время как начинающий непоколебимо уверен, что он прыгает даже выше этого занюханного мастера! Ибо к тем разбросанным по бумаге буковкам у него все время подключено собственное воображение, что дает другую картину, не ту, которую видят другие читающие.

Потому мастеру приходится особенно туго. Такой же начинающий у другого начинающего заметит одну-две ошибки, а в остальном все о’кей, но мастер заметит все . Потому не может сказать всей правды, это будет слишком… да-да, слишком. Это будет кувалдой меж ушей, если говорить очень мягко!

Чем выше мастер, тем более жестоким может быть его приговор… если не слукавит, не пожалеет новичка, не скажет лишь четверть правды, а то и вовсе смолчит про ошибки. Да и не в доброте дело. Новичок просто не поймет. Заявит, что мастер к нему придирается. А раз так, то какой он мастер? И вообще – пишет плохо, слог корявый. Сюжеты краденые, анекдоты чужие, герои – серые…

Тот, кто на малой высоте, о высоком судит по его подножию.

Может показаться, что я всячески подчеркиваю право сдавать в печать… невычищенные тексты. Не говоря уже о том, что у многих это вообще вызывает сильнейшие подозрения, мол, а умеет ли такой автор вообще писать… и вообще различает ли он текст вычищенный и невычищенный, но возьмем глобальнее – не входит ли это в противоречие с принципами культуры языка и литературы вообще?

Во-первых, как это не звучит кощунственно, но культура языка и литература – это две большие разницы, как говорят в Думе. Культуру языка я оставляю специалистам по культуре языка, а я говорю только о литературе. Делает ли сильное произведение, над которым вы плакали и волновались, слабым неудачная фраза, невычищенный кусок текста? И связанный с ним другой вопрос: делает ли слабое произведение сильным безукоризненный язык, идеально вычищенные от сорняков фразы?… Нет, не надо это гоголевское: вот если бы нос такого-то приставить к лицу вот того, а затем еще добавить брови вот этого господина!

Мы берем то, что есть.

Итак, что считать литературой вообще? То, что волнует, задевает, заставляет спорить и менять взгляды, или же ровное милое произведение, в котором ни сучка ни задоринки, все тихо и гладко. Ну знаете ли, как вот если вы сидите на кухне с милым интеллигентным человеком за хорошо сваренным интеллигентным кофе, ведете интеллигентные беседы о культуре, о низком уровне масс, о быдле, над которым так приятно чувствовать полное превосходство и пинать его, а потом расходитесь очень довольные беседой и общением.

Правда, говорили как будто с самим собой, ничего не добавилось, не убавилось, но время провели приятно… Даже приятно во всех отношениях, если вы достаточно продвинутые в общечеловеческих ценностях. Да, это тоже считается литературой. На самом деле именно эти произведения и составляют основную массу литературы, а их авторы очень хорошо устраиваются в жизни, получают премии, позируют перед телекамерами, их называют Лучшими, Лицом Культуры, Совестью нации и так далее.

Однако проходит десяток лет, становится ясно, что это вовсе не литература. Хотя ее авторы успевают урвать дачи, премии и прочие подачки со стола феодала. Их труды сдаются в макулатуру, и вдруг с удивлением обнаруживается, что Настоящую Литературу делают совсем-совсем не эти мелькающие на страницах газет лица.

Я понимаю, велик соблазн поскорее появиться на страницах газет! Велик соблазн поскорее угодить вкусам широкой публики, собрать гонорары, красивых женщин. Но все же постарайтесь сперва пойти по дорожке, которая приведет к Настоящей славе. Она труднее. А эта, когда для успеха надо всего лишь потрафить вкусам культурного большинства, никуда не уйдет! На нее спуститься можно в любой момент.

Спуститься – не подняться, это под силу всем.

Не опускайтесь до уровня «общего» вкуса. Вы – лучше, что бы вам ни говорили и как бы это ни говорили. Держитесь!

Да, мне еще в самом начале своего литературного пути встречались ребята, что панически боялись отправлять свои рукописи куда-то в издательства или журналы, боялись даже относить лично… из-за опасения, что украдут!

Да, вот так просто возьмут и напечатают под своей фамилией. Эдакая завышенная оценка своих вещей. Дескать, все – шедевры, и крайне заниженная оценка чужих способностей, мол, все дураки. И плюс еще и все воры, только и думают, как украсть и на чужом горбу в писательский рай въехать.

Сразу скажу, опираясь на богатый жизненный опыт: все, кто боится отдавать вещь в издательство, «а то возьмут мою гениальную рукопись и напечатают под своей фамилией», – безнадежны. Это уже клиника. Тот, кто пишет, не страшится: украдут эту, напишу десять других. В старинное время, когда в самом деле были рукописи, то есть написанные от руки, такое иногда случалось. Раз на тысячу присланных рукописей.