Бруно Латур - Нового Времени не было. Эссе по симметричной антропологии

Две ветви власти, которые Бойль и Гоббс разрабатывают каждый со своей стороны, обладают мощью только в том случае, если они четко отделены друг от друга: Государство Гоббса бессильно без науки и технологии, но Гоббс говорит только о репрезентации граждан; Наука Бойля бессильна без четкого разграничения религиозных, политических и научных сфер, и поэтому он прилагает столько усилий, чтобы противодействовать монизму Гоббса. Они — словно два отца-основателя, которые, объединившись, действуют совместным образом, для того чтобы способствовать продвижению одной и той же инновации в политической теории: репрезентация нечеловеков относится к науке, но науке запрещается апеллировать к политике; репрезентация граждан относится к политике, но политике запрещено иметь какие бы то ни было отношения с нечеловеками, созданными и мобилизованными наукой и технологией. Гоббс и Бойль сражаются за то, чтобы определить эти два ресурса, которые мы продолжаем использовать, уже не задумываясь, и накал этой двойной битвы наиболее полно раскрывает перед нами необычность их изобретения.

Гоббс описывает голого и расчетливого гражданина, который создает Левиафана, этого смертного Бога, эту искусственную креатуру. От чего зависит Левиафан? От расчета человеческих атомов, который приводит к заключению договора, устанавливающего необратимую композицию силы всех в руках одного. Из чего же состоит эта сила? Она возникает из передачи полномочий всех граждан говорить от их имени кому-то одному. Кто же действует, когда действует один? Мы — те, кто полностью делегировали ему нашу власть. Государство — это парадоксальная искусственная креатура, составленная из граждан, объединенных одним только полномочием, данным кому-то одному, репрезентировать их всех. Говорит ли суверен от своего имени или от имени тех, кто наделил его этим правом? Это неразрешимый вопрос, на который нововременная политическая философия до сих пор ищет ответ. Говорит именно суверен, но в то же время именно граждане говорят через него. Он становится их глашатаем, их лицом, их воплощением. Он осуществляет их перевод и таким образом может их предать. Они наделяют его полномочиями и поэтому могут его этих полномочий лишить. Левиафан состоит только из граждан, расчетов, соглашений или споров. Короче говоря, он состоит только из социальных отношений. Или, скорее, благодаря Гоббсу и его последователями мы начинаем понимать то, что представляют собой социальные связи, власти, силы, общества.

Но Бойль описывает еще более странный артефакт. Он изобретает лабораторию, внутри которой при помощи искусственных механизмов создаются разнообразные феномены. Несмотря на то что они являются искусственными, дорогостоящими, трудновоспроизводимыми, и несмотря на малое количество подготовленных и надежных свидетелей, эти факты действительно репрезентируют природу такой, какая она есть на самом деле. Факты производятся и репрезентируются в лаборатории, научных сочинениях, они признаются и подтверждаются зарождающимся сообществом свидетелей. Ученые — добросовестные представители фактов. Кто говорит, когда они говорят? Несомненно, сами факты, а также их уполномоченный представитель. Кто же тогда говорит — природа или люди? Это еще один неразрешимый вопрос, над которым нововременная философия науки бьется уже на протяжении трех веков. Сами по себе факты лишены дара речи, а естественные силы — это всего лишь грубые механизмы. И однако ученые утверждают, что говорят не они, но факты говорят сами за себя. Эти немые сущности, таким образом, способны говорить, писать, обозначать нечто в искусственно огражденном пространстве лаборатории или в еще более разреженном пространстве камеры вакуумного насоса. Маленькие группы людей благородного сословия заставляют природные силы свидетельствовать о чем-то и свидетельствуют друг перед другом, что они не предают, но переводят молчаливое поведение объектов. Благодаря Бойлю и его ученикам мы начинаем понимать, что же такое природная сила, объект, который является немым, но на который возложен смысл (или который оказывается им наделен).

В своих общих спорах последователи Гоббса и Бойля вырабатывают для нас такие ресурсы, которыми мы пользуемся вплоть до сегодняшнего дня: с одной стороны, социальная сила, власть; с другой — природная сила, механизм. С одной стороны, субъект права; с другой — объект науки. Политические представители будут репрезентировать множество спорящих друг с другом и ведущих подсчеты граждан; научные представители должны будут репрезентировать немое множество материальных объектов. Первые переводят своих доверителей, которые не могли бы говорить все одновременно; вторые переводят тех, кого они представляют, кто от рождения лишен дара речи. Первые, как и вторые, могут предать. В XVII веке симметрия еще ощутима, два лагеря еще спорят друг с другом через своих представителей, причем каждый обвиняет другого в умножении источников конфликта. Скоро потребуется лишь одно маленькое усилие, чтобы их общее происхождение стало невидимым, чтобы только люди имели своих представителей и чтобы медиативная роль ученых стала невидимой. Скоро слово «репрезентация» обретет два различных смысла в зависимости от того, идет ли речь о тех, кого избирают, или о вещах.

Если нововременная Конституция изобретает разделение между научной властью, на которую воз ложена обязанность репрезентировать вещи, и политической властью, которая должна репрезентировать свои субъекты, то давайте не будем торопиться с выводом, что с этого момента субъекты оказываются удалены на большое расстояние от вещей. Гоббс в своем «Левиафане» в одно и то же время заново создает физику, теологию, психологию, право, библейскую экзегезу и политическую науку. В своих сочинениях и в своих письмах Бойль одновременно заново создает научную риторику, теологию, научную политику, политическую науку и герменевтику фактов. Вместе они, Бойль и Гоббс, описывают, как должен властвовать Бог, как должен создавать законы новый король Англии, как должны действовать духи или ангелы, каковы особенности материи, как надо исследовать природу, каковы пределы обсуждаемого в научных или политических спорах, как держать чернь в повиновении, каковы права и обязанности женщин и чего следует ждать от математики. На практике они располагаются в старой антропологической матрице, разделяют компетенции людей и вещей и все же не создают границы между чистой социальной силой и чистым природных механизмом.

В этом и состоит весь парадокс Нового Времени: если мы рассматриваем гибриды, то имеем дело только со смесями природы и культуры; если мы рассматриваем работу очищения, то, напротив, оказываемся перед четким разграничением природы и культуры. Соотношение между этими двумя проблемами я и хотел бы осознать. Когда Бойль и Гоббс вмешиваются в политику, религию, технику, мораль, науку и право, они распределяют задачи таким образом, что один ограничивается наукой о вещах, а другой — политикой людей. Какая внутренняя связь существует между двумя этими вмешательствами? Насколько необходимо это очищение, чтобы создать возможность для увеличения количества гибридов? Нужны ли сотни и сотни таких гибридов, чтобы существовали просто человеческая политика и просто природные вещи? Необходимо ли абсолютное разделение двух этих жестов, чтобы каждый из них оставался действенным? Как может быть объяснено могущество этого механизма? В чем же состоит тайна современного мира? Чтобы постараться ее приоткрыть, нам надо обобщить результаты, полученные Шейпином и Шэффером, и описать полностью ту Конституцию, первые наброски которой принадлежат Гоббсу и Бойлю.