Эдуард Днепров - Женское образование в России

По Положению о частных учебных заведениях 1835 г. все они по курсу обучения были приближены к соответствующим им казенным учебным заведениям. Мужские частные пансионы и школы подразделялись на три разряда, которые соответствовали гимназиям, уездным и приходским училищам. Женские частные учебные заведения трудно было в то время «подвести» под какой-либо разряд. Как отмечалось в отчете Министерства народного просвещения за 1834 г., женские частные пансионы, «которые по числу предметов и объему учения не представляют ощутительного различия и, следовательно, не могут подходить под упомянутое разделение, должны были обозначаться по их внутренним достоинствам, основательности учения, попечения о нравственности и физическом воспитании разрядами: отличных, хороших и посредственных». Подобное «качественное» разделение выглядело весьма абстрактным и искусственным.

Меры, принятые правительством по отношению к частным учебным заведениям с тем, чтобы воспитание в них «утверждено было на основных началах русской жизни: Православия, Самодержавия и Народности» [51, с. 241], и вместе с тем, чтобы оно было «слито воедино… с воспитанием в правительственных заведениях», по мнению Министерства народного просвещения, принесли свои результаты. Десять лет спустя после начала этих мер, в 1843 г. Уваров считал, что главная цель достигнута, поскольку, по его словам, «ныне частные училища и пансионы составляют малейшую частицу в средствах народного образования». В отчете за 1844 г. министр с гордостью заявлял: «Под живительным влиянием сокровенной силы учебные заведения Министерства, поглотив невозвратно почти все воспитание частное, привлекают все более ищущих образования; во все слои общества проникает эта потребность» [ЖМНП, 1845, № 46, с. 27; выделено нами. – Авт.].

Надо сказать, что Уваров в процитированном отчете явно преувеличивал свои достижения, выдавая желаемое за действительное. Уже через несколько месяцев после его отставки новый министр народного просвещения князь П. А. Ширинский-Шихматов в отчете за 1849 г. указывал, что из 2142 учебных заведений во всей империи частные школы и пансионы составляли 559, т. е. почти четверть [153, с. 294]. Вместе с тем нельзя не отметить, что указанные правительственные меры привели к тому, что в России второй четверти XIX в. значительно замедлился рост частных учебных заведений, в том числе и женских. В 1853 г., по данным видного деятеля российского образования А. С. Воронова, впоследствии автора одного из наиболее прогрессивных проектов развития женских учебных заведений, число частных пансионов первых двух разрядов едва доходило до ста по всей империи. Основная же часть женских пансионов ограничивалась элементарным курсом обучения, «так как средства для высшего женского образования» были «недостаточны и в столицах» [51, с. 286].

Сложнее, чем с частным образованием, обстояло дело с вмешательством николаевского правительства в домашнее образование. К сожалению, такое крупное явление образовательной жизни дореволюционной России, как домашнее обучение и воспитание, до настоящего времени еще не стало предметом самостоятельного исследования. Не преследуя цели восполнить этот пробел, остановимся лишь на тех мерах, которые предпринимало правительство в данном направлении во второй четверти XIX столетия и которые представляют собой поистине уникальное явление в истории образования. По существу они были едва ли не самой радикальной попыткой абсолютистского режима «взломать» внутренний мир семейного воспитания, подчинить его государственному влиянию, попыткой очистить это воспитание от всего, что могло бы посеять зерна вольнолюбия и свободомыслия.

В сравнении с частным образованием, писал С. С. Уваров, «еще неуловимее, еще недоступнее было для Министерства воспитание, совершаемое в домах и укрывающееся от непосредственного влияния правительства за святыней семейного крова и родительской власти. Министерству оставались тут средства косвенные». Такими средствами Уваров считал: привлечение к делу домашнего образования преимущественно людей русских; введение специальных испытаний для лиц, желающих заниматься обучением и воспитанием на дому; предоставление домашним наставникам и учителям прав и преимуществ государственной службы; точное и строгое определение их обязанностей и ответственности.

Первым шагом в направлении подчинения домашнего образования надзору правительства стал Высочайший указ Сенату 25 марта 1834 г., в котором Николай I провозглашал: «При умножении всех средств, для публичного воспитания необходимых, считаем за благо обратить внимание и на домашнее воспитание. Во всей империи строго воспрещается принимать в дома дворян, чиновников и купцов иностранцев обоего пола, не получивших аттестатов от русских университетов, учителями, наставниками или гувернерского звания, не имеющих свидетельства о нравственности и поведении… Если это будет нарушено, то ответственность будет падать даже на лицо родителя, принявшего в свой дом иностранца без аттестата».

Спустя три месяца, 1 июля 1834 г., было утверждено разработанное Уваровым, под непосредственным руководством Николая I, Положение о домашних наставниках и учителях. В нем впервые в истории отечественного просвещения указывалось, что воспитание, «где бы оно совершаемо ни было, в общественном ли заведении или под родительским кровом, если только, следуя данному направлению, стремится к единому началу, равно составляет неразрывное целое, одно великое Государственное дело, близкое к сердцу всех, важное в глазах правительства».

Положением учреждались звания домашних наставников и учителей с целью, во-первых, «обеспечения родителей в избрании благонадежных их детям руководителей и для содействия видам правительства» [27, т. 2, ч. 1, с. 784—785] и, во-вторых, чтобы «навсегда утвердить связь домашнего воспитания с публичным». «Таким образом, – писал Уваров в своем отчете за 1834 г., – в недра наших семейств призываются благонадежные, уполномоченные от правительства образователи с значительными преимуществами (считаются на государственной службе) и с соразмерною ответственностью».

Новое Положение министр расценивал как органический для российской жизни закон, «приспособленный к вере, нравам и обычаям нашим… учреждение, не заимствованное из чуждых нам законодательств, но созданное, так сказать, в духе России по размеру настоящих требований, по уважению имеющихся способов… Смею думать, – замечал Уваров, – что изданием Положения разрешена, по крайней мере, задача, не перестававшая со времени императрицы Елизаветы Петровны озабочивать попечительную предусмотрительность русских государей».