Дава Собел - Более совершенные небеса

«Всемилостивый князь и господин, Сигизмунд, милостью Божией король Польши, великий князь Литовский, властелин и наследный владыка Руси и Пруссии и наш всемилостивый господин», — обращался Коперник к его величеству 16 ноября. Он описал ужасные подробности произошедшего за день до этого вторжения в город Гутштадт, сдавшийся рыцарям, и выразил готовность умереть (что казалось весьма вероятным) при защите Ольштына.

«Ибо мы желаем делать то, что подобает благородным и честным людям, которые совершенно преданы Вашему Величеству, даже если нам суждено погибнуть. Всю нашу собственность и себя самих мы вверяем заботам Вашего Величества». Между тем он продолжал методично перечислять эту собственность: «Документы, касающиеся передачи главы святого Георгия из Гейльсберга во Фрауэнбургский собор», «документ короля Франции, касающийся подаренной частицы Креста Господня».

На этой картине кисти Станислава Самостжельника (1520) король Сигизмунд преклоняет колени рядом с епископом Краковским, чтобы получить благословение святого Станислава — покровителя Польши

Пехота Сигизмунда прибыла на помощь в конце ноября. Однако каноников Вармии присутствие солдат ничуть не успокоило, и они в ужасе бежали из замка. Только Коперник и каноник Генрик Шнелленберг проявили твердость и остались в Ольштыне. Там в декабре они встретили королевскую кавалерию, но даже и тогда два каноника не ослабили своей бдительности. Самое сильное испытание им пришлось пережить в январе 1521 года, когда Альбрехт и разросшаяся армия его ордена потребовали сдать замок. Затем, неожиданно изменив планы, Альбрехт просто разграбил близлежащие деревни и отошел в сторону Кёнигсберга, согласившись на временное перемирие. Тем не менее Коперник не переставал укреплять оборону замка. Он заказал из Эльбинга несколько телег с длинными ружьями — аркебузами — и свинцом для пуль, а также едой и солью. Подготовившись к эскалации конфликта, он вскоре получил донесение о подписанном 5 апреля в Торуни четырехлетием перемирии.

Мир ненадолго вернул Коперника к более рутинным управленческим делам. В мае 1521 года он курировал переуступку земельных наделов, освободившихся «после смерти Михеля одноглазого», «казни через отсечение головы Петера в Хоэнштайне за составление заговора» и еще по ряду причин. Как крестьяне, так и земля понесли потери из-за войны.

В июне капитул вызвал Коперника обратно во Фрауэнбург, чтобы восстановить порядок на севере, пока его способный друг Тидеман Гизе присматривал за Ольштыном. Новый — третий — срок Гизе на посту управляющего оказался самым тяжелым в его карьере. Несмотря на перемирие, рыцари продолжали опустошать Вармию, но это же перемирие не позволяло капитулу им ответить. Гизе писал петиции об устранении несправедливости, произносил эмоциональные речи о мирных отношениях на важных встречах между прусскими сословиями и Тевтонским орденом. Казалось, ничто не способно прогнать рыцарей из города и окрестностей Браунсберга, который они занимали с начала последней войны. И все же Гизе на переговорах был настойчив. Король и епископ обещали поддержать его на встрече в Грауденце, запланированной на март 1522 года. Сигизмунд должен был отправить своих эмиссаров, а Фабиан — посетить встречу лично. Но в итоге епископ тяжело заболел и не мог встать с постели, поэтому отправил вместо себя своего врача доктора Николая.

Коперник присоединился к Гизе в Грауденце, чуть запоздав из-за разлива реки Буды, которая затопила мосты и едва не помешала ему добраться до Фрауэнбурга. 18 марта он стоял рядом с Гизе перед собравшимися представителями и подтверждал факты совершенных рыцарями преступлений, которые тот перечислял. Через три дня он представил свой трактат о деньгах, написанный до войны, в котором сурово порицал неудачную практику чеканки, обрушившую валюту.

«Самая грубая ошибка, — утверждал он, — которая совершенно невыносима», заключается в том, что правительство чеканит новые монеты меньшей подлинной ценности, претендующие, однако, на равную со старыми стоимость, и допускает их одновременное обращение. «Более поздние монеты, всегда уступающие в ценности старым… постоянно снижают рыночную стоимость предыдущих монет и вытесняют их» [8] Идея Коперника о том, что худшие деньги вытесняют из оборота лучшие, сейчас называется законом Грешема в честь сэра Томаса Грешема (1519–1579) — финансового советника английских монархов, пришедшего к таким же мудрым выводам. Эту же мысль высказывал и средневековый философ Николай Орем (1330–1382), упоминал об этом и древнегреческий драматург Аристофан в комедии «Лягушки» — Прим. авт . .

Коперник сравнивал выпуск худших денег с тем, как скупой крестьянин сеет плохие семена. Правительство, как земледелец, пожнет ровно то, что посеяло, говорил он, поскольку его действия так же вредят деньгам, как болезнь вредит зерну.

«И вот такие тяжелые пороки поразили прусские деньги, а с ними и всю страну, — продолжает он. — Их упадок на пользу только ювелирам, которые наживаются на разнице в ценности денег».

Для исправления ситуации («пока не случилось ужасной катастрофы!») Коперник рекомендовал объединить монетные дворы, чтобы «только одно место чеканило деньги, причем не для одного города и не под его гербом, но для всей страны». Во время объединения, советовал он далее, следует приостановить чеканку денег, а главное — ввести строгие ограничения на количество марок, которые можно изготовлять из одного фунта чистого серебра. Затем, как только в обращение будут введены новые деньги, нужно запретить использование старых, чтобы вынудить население обменивать старые монеты на новые, пусть и с убытком, но небольшим. «Ведь этот убыток придется стерпеть лишь единожды ради последующих многих выгод и долгого благоприятного положения, и одной денежной реформы за 25 или более лет может оказаться достаточно».

Его предложения зазвучали особенно актуально сейчас, когда Сигизмунд пожелал объединить разнородные валюты своего королевства. Чтобы согласовать между собой польские королевские монеты и прусские денежные системы, для них требовалось установить твердый обменный курс. Коперник еще на мартовской встрече 1522 года немедленно дополнил свой трактат и предложил специальный план для уравнения валют. Но собрание завершилось без изменения текущего положения дел как в том, что касалось хождения монет, так и в отношении засевших в Вармии рыцарей.

Великий магистр Альбрехт потворствовал чеканке второсортных прусских монет с того момента, как возглавил Тевтонский орден в 1511 году. И все-таки большие военные расходы поставили его на грань банкротства. В 1522 году Альбрехт отправился в Германию, чтобы посетить Нюрнбергский сейм, где он надеялся обзавестись новыми союзниками, а также получить достаточное основание, чтобы нарушить мир с Польшей. На сейме Альбрехт встретил Андреаса Осиандера — бывшего католического священника и одного из учеников Мартина Лютера. Осиандер, недавно обратившийся в новую евангелическую лютеранскую веру и не скрывавший этого, принялся убеждать Альбрехта сделать то же самое. После этого Альбрехт отправился в Виттенберг, чтобы посоветоваться с самим Лютером. Знаменитый ныне еретик, отлученный от Церкви Львом X в 1521 году, тоже призвал Альбрехта прекратить служить Католической церкви, а также и ордену тевтонских рыцарей. Лютер считал желательным, чтобы Альбрехт присвоил себе ту часть Пруссии, которую занимали рыцари, нашел жену, которая бы правила вместе с ним, и основал семейную династию, которая наследовала бы его привилегии. Пока Альбрехт изучал эти интригующие варианты, его враг на протяжении десяти лет, Фабиан Лузянский, епископ Вармийский, умер от сифилиса 30 января 1523 года.