Наоми Вульф - Миф о красоте: Стереотипы против женщин

Когда мне сказали, что силы оставили ее, я вспомнила ясный осенний день, когда группа студентов вышла из аудитории, громко споря между собой. Она резко бросила на пол свои учебники. Расправив плечи, с которых свисал болтавшийся на ней и продуваемый холодным ветром свитер, она развернулась в медленном пируэте и бросилась в самый центр группы. Один из юношей поймал ее, не дав ей упасть, и передал ее мне, она вырывалась из рук как непослушный капризный ребенок.

Я безо всякого труда удерживала ее. Она добилась своего. Она преодолела земное притяжение. Ее руки были легкими, как полые ветви березы, у которых кора оставалась неповрежденной, а сердцевина, лишенная жизненных соков, была ломкой и хрупкой. Я легко скрутила ее пополам, от нее не осталось ничего.

Она была подобна веточке, раскачиваемой ветром, скелет в кроссовках Nike с протертыми подошвами. Такие девушки отбрасывают тени, как японские куклы-марионетки с большими головами на палках, и эти тени исчезают при свете дня. С пересохшими ртами, подобно старикам, неуверенно стоящим на ногах, они отправляются домой еще засветло, с трудом переставляя ноги с распухшими суставами.

Ничто не может сравниться с холокостом, но когда видишь столько истощенных тел, доведенных до такого состояния даже не жизненными обстоятельствами, а людьми, нельзя не заметить некоторого сходства. Тело голодающего человека не может знать, что оно принадлежит к среднему классу. Тело человека, заключенного в тюрьму, не понимает, что оно считается свободным. Опыт жизни в теле анорексички, даже если оно проживает в благополучном пригороде,—это опыт тела, живущего в нацистском лагере Берген-Бельзен. В 40% случаев его ждет пожизненное заключение и в 15% — смерть. И хотя я стараюсь избегать сравнения с лагерями смерти, этот образ возвращается вновь и вновь. Эти молодые женщины весят не больше, чем узники концлагерей, если судить по архивным документам. Самые тяжелобольные из них не едят ничего, и у них нет выбора. По неизвестной пока причине, которая должна быть физиологической, на определенном этапе отказа от пищи они теряют способность остановиться и перестать голодать, то есть у них не остается выбора—есть или не есть. При этом они, хоть и не желают признавать это, испытывают голод. Я испытывала его каждый осознаваемый момент бодрствования, я чувствовала его даже во сне.

Мы, женщины, должны предъявить обществу судебный иск в связи с ущербом, наносимым нам общественным строем, который считает наше уничтожение не заслуживающим внимания, потому что мы сами для него не важны. Анорексия должна восприниматься так, как евреи воспринимают лагеря смерти, а гомосексуалисты — СПИД, то есть как позорное явление, в котором виноваты не мы, а бесчеловечный общественный порядок.

Анорексия—это лагерь для военнопленных, и одна пятая образованных молодых американок являются его узницами. Сьюзен Орбах сравнивала анорексию с голодовками протеста политических заключенных, в особенности суфражисток. Но время метафор прошло. Быть больной анорексией или булимией—это значит действительно быть политической заключенной.

Большинство молодых женщин настолько безразличны к идеям феминизма, что становится ясно: при помощи анорексии и булимии миф о красоте одерживает-таки победу. Где сейчас женщины-активистки нового поколения, свежая кровь, способная вдохнуть жизнь и энергию в движение феминизма? Почему они молчат? В университетах чуть ли не пятая часть студенток молчат, потому что находятся на грани голодной смерти. Голодающие люди не блещут энтузиазмом. Примерно 50% поглощены позорной зависимостью от выворачивания своих желудков в отхожих местах, и это занимает все их время. Те молодые женщины, которые могли бы стать наследницами завоеваний второй волны феминистского движения, не поднимают его знамя борьбы, вероятно, по той простой причине, что многие из них слишком больны, чтобы справиться с чем бы то ни было, кроме удовлетворения своих каждодневных и сиюминутных потребностей. Что же касается сознания, то эпидемия нарушений пищевого поведения может так повлиять на нынешнее поколение женщин, что идеи феминизма покажутся им неубедительными на внутреннем, интуитивном уровне: очевидно, что не стоит бороться за то, чтобы быть женщиной, ведь именно это делает тебя голодной, слабой и больной.

Но воздействие мифа о красоте этим не ограничивается. Долгих 20 лет молодые женщины поколение за поколением видели перед глазами карикатурное изображение «уродливой феминистки», и поэтому студентка-старшекурсница в статье журнала Time заявляет: «Я женщина, но я не феминистка. Я представляю себе феминистку как мужеподобную женщину, которая не бреет ноги». Слишком многие молодые женщины не осознают, что заинтересованные в этом люди намеренно представляли феминистку таким образом, чтобы обеспечить именно такую реакцию. И эти же люди обвиняют женское движение в нынешних проблемах женщин! Сильвия Хьюлет цитирует 25-летнюю Кэтрин, которая, описывая корпоративную вечеринку в своей юридической компании, говорит: «Мне не нравится то, что освобождение женщин повысило ожидания мужчин». «Еще двадцать лет назад, — жалуется она, — молодой мужчина-адвокат мечтал появиться под руку со сногсшибательной блондинкой, а сегодня он и его коллеги борются за то, чтобы сопровождать наиболее успешную женщину. Единственный подвох в том, что эти женщины-яппи должны выглядеть не менее великолепно, чем сногсшибательные блондинки прошлого».

Миф о красоте подводит молодых женщин к тому, чтобы они не идентифицировали себя с феминистками прошлого поколения — просто потому, что те старше. Для мужчин нормально и естественно передавать свое наследие следующим поколениям, а женщины должны следовать только моде, которая меняется каждый сезон. При таком положении дел связи между разными поколениями женщин заведомо ослабляются: все, что было раньше, редко считается достойным восхищения и не воспринимается как наследие. Напротив, оно осуждается жесткими правилами моды как до неприличия устаревшее.

Когда ты обедаешь или ужинаешь с современной молодой женщиной, то должна быть готова к тому, что будешь наблюдать симптомы серьезной болезни. Не надо обращать внимания на то, с какой злостью она просматривает меню, насколько тщательно счищает соус. Если она выпивает пять стаканов, воды, сосет и грызет кубики льда, не стоит никак это комментировать. Ты отворачиваешься, когда она тайком прячет в карман хлебную палочку, не замечаешь ее чрезмерного возбуждения при появлении подноса со сладостями и ее длительного отсутствия после еды, перед кофе. «С тобой все в порядке?» — «У меня все хорошо». Как ты смеешь спрашивать?!