Мария Элькина - Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней

Музей современного искусства в Нитерое, 2012. Акварель, бумага

Архитектура модернизма XX века мечтала порвать с условностями прошлого для того, чтобы строить будущее. Парадокс ситуации состоял в том, что будущее для нее тоже было условностью, более или менее шаблонным представлением о пока не существующем.

1960-е годы – время невероятного технологического оптимизма, когда одним из самых популярных в мире изображений было фото улыбающегося первопроходца Юрия Гагарина, а в Великобритании группа «Аркигрэм» [8] «Аркигрэм» – английская архитектурная группа, оформившаяся в 1960-х годах вокруг журнала «Аркигрэм» и оказавшая большое влияние на развитие постмодернистской архитектуры; положила начало такому направлению дизайна и архитектуры как «антидизайн». – Прим. ред. рисовала фантастические яйцевидные города, разгуливающие по земле на ногах-телескопах. Тогда же свои главные проекты сделал Оскар Нимейер, внесший огромный вклад в формирование футуристической эстетики в архитектуре. Образ церкви, построенной им в городе Бразилиа, была повторен архитекторами в разных концах света десятки, если не сотни раз.

Здание Музея современного искусства в Нитерое, достроенное в 1996 году, тоже оказалось архетипическим. Оно напоминает летающую тарелку, спустившуюся на землю в удобном месте, – так его описывал сам автор. К нему ведет не менее фантастическая красно-белая извивающаяся рампа. Ассоциации с межгалактическими полетами и внеземными цивилизациями обусловлены модой. Сейчас точно такими же справедливыми кажутся сравнения музея в Нитерое с соусником или цветком. Прорывом модернизма была не схожесть с космическими объектами, а та легкость, с которой зданию можно придать форму чего угодно, не утратив его функционального смысла.

Доха, постройка архитектора Арата Исодзаки, 2019, Бумага, мел

Из-за того что архитектура материальна, она никогда не в состоянии принять по-настоящему правильную геометрическую форму. Тем не менее, нет ничего особенного в том, чтобы сделать здание чем-то очень близким к параллелепипеду или даже кубу, сложнее этого избежать. Совсем другое дело – сфера. Ее воспроизведение требует нетривиальных конструктивных решений, и все равно ей потребуются дополнительные опоры. Хуже того, очень трудно представить себе ее применение. Визионер XVIII века Этьен-Луи Булле представлял кенотаф Исаака Ньютона изнутри как созерцательное пространство. Оказавшись в нем, посетитель должен был замереть на месте и любоваться сводом, который благодаря небольшим отверстиям, пропускавшим свет, напоминал ночное небо со звездами.

Отсутствие очевидной пользы оставило сферу и ее подобия экзотикой и предметом бумажных фантазий и в XX веке, когда технически она стала возможной.

Арата Исодзаки в своих удивительно разнообразных проектах показал себя, кроме всего прочего, знатоком профессионального наследия: он виртуозно «цитирует» распространенные образы, меняя их функциональный или структурный смысл.

Пристройки к зданию колледжа в Дохе в виде эллипсоидов – не демонстрация совершенства конструкций, а аллюзия на графические утопии предыдущих лет. Исодзаки как будто бы оставил памятник архитектурным мечтателям.

Гейдельбергский замок, 2019. Уголь, акварель, бумага

Изначально фронтон – поверхность, образуемая скатами крыши сверху и карнизом снизу. Сначала ее стали украшать скульптурой. Поскольку традиционно под фронтоном располагался главный вход в здание, то постепенно его стали использовать как декоративный элемент, символически обозначающий вход и там, где непосредственно над ним нет крыши. Форма стала более свободной, очертания некоторых фронтонов ушли далеко от изначального треугольника. Наконец, последний важный переход случился, когда в провинциях Древнего Рима появились так называемые разорванные фронтоны, состоящие только из краев «скатов» с как будто вырезанной или замененной на что-то другое центральной частью. Конструктивные элементы, превратившиеся в декоративные, поддерживают привычное восприятие, заставляют нас поверить в то, чего нет, но что мы ожидаем увидеть. Однако, если украшения подчеркивают отсутствие изначально заложенной структурной логики, они начинают играть противоположную роль: показывают нам, что мир непредсказуем, демонстрируют уязвимость разума и силу эмоций.

На эффекте разорванного фронтона построен деконструктивизм. Переворачивая двускатную крышу коньком вниз или делая стены диагональными, архитекторы демонстрировали хрупкость и иррациональность жизни.

В воротах Елизаветы, ведущих в Гейдельбергский замок, разорванный фронтон выглядит «невинно», легкомысленные изгибы над ними давно «забыли», что когда-то были крышей, и воспринимаются просто симпатичным украшением. Такие трансформации тоже нередко встречаются в архитектуре: то, что изначально было драматичным, становится просто эффектным.

Национальный музей искусств XXI века MAXXI, Рим, 2017. Уголь, пастель, цветная бумага

В 1980-е годы Заха Хадид рисовала фантастические акварели, и казалось, что плоды ее воображения – убегающие вдаль треугольники, извивающиеся линии, блуждающие в пространстве фигуры – слишком свободны и эфемерны, чтобы превратиться в здания.

Заха Хадид утверждала, что черпала вдохновение в русском авангарде, например в супрематистских композициях и архитектонах Казимира Малевича. Революция Малевича состояла в том, что он представил архитектуру в виде чистого абстрактного объема и тем самым высвободил воображение из ограничений, налагаемых предметностью. Заха Хадид развила и усложнила эту концепцию, представив зданиями еще более сложные фигуры и для начала изобразив их на плоскости.