Виктор Точинов - Музей на пьяцца дель Попопо

ЗНАКОВАЯ ФИГУРА РУССКОГО ХОРРОРА

А теперь, для контраста с эстетствующей молодёжью и чтобы отдохнуть от расчленёнки (вспомните рассказ Александры Гардт «Общественное благо» из февральского номера газеты), - настоящая старая школа. Виктор Точинов написал для «Совершенно секретно» обманчиво простенький рассказ, который вроде бы не провоцирует залезть под одеяло с головой, но, если вчитаться, понимаешь, отчего его автор - знаковая фигура русского хоррора.

Точинов, член знаменитого «Семинара Бориса Стругацкого», дебютировал 1 5 лет назад. Роман в жанре фантастического триллера «Пасть» он предварил словами: «Автор до сих пор не определился с названием: глагол это или существительное?» В 2003 году на всеевропейском конвенте Еигосоп «Пасть» взял (или взяла?) приз за лучший дебют. Почему Точинова снесло в сторону литературы ужасов - дело тёмное и мистическое. То ли повлияла учёба в Ленинградском институте авиационного приборостроения, то ли четыре года, когда он «трудолюбиво крепил оборону страны в маленьком военном городке в одной жаркой республике». А может, просто человек такой. Жизнерадостный, ироничный и самоироничный.

Настоящая оторопь берёт, когда понимаешь, что Точинов может одной рукой писать повесть «Не стреляйте в демонов моря», а другой - пособие «Карась. Секреты ловли». И в обоих случаях не халтурит. А теперь, читая спокойный-преспокойный рассказ про посещение музея, оцените, как автор нахально вынес фантастическое допущение в пролог, разжевал там всю интригу до состояния манной каши... но сюжет, который должен быть просто убит такими выкрутасами, напротив, только крепче цепляет читателя. Собственно, это и есть «олдскул», нормальная работа профессионального литератора старой школы. Дикая, но симпатичная.

Олег Дивов, писатель, редактор-составитель Библиотеки современной фантастики для газеты «Совершенно секретно»

Специально для «Совершенно секретно»

Крым, Партенит, семинар молодых фантастов.

-...совершенно недопустимо: «парадокс убитого дедушки» выглядел свежо и оригинально в 1943 году, когда о нём впервые написал Рене Баржавель. Сейчас что-то сочинять на эту тему - дурной тон.

- Но почему? - раздаётся голос с места, откуда-то из задних рядов. - Ведь любую затёртую тему можно повернуть как-то по-новому... Исхитриться и придумать такое решение парадокса, какое никто не придумывал до тебя.

- У этого парадокса нет решений. Вернее, есть единственное, не противоречащее логике: полное исчезновение пространственно-временного континуума, где произошло убийство предка. Да только кому будет интересно читать о таком?

* * *

Эти сны он видел много лет - иногда несколько ночей подряд, иногда они пропадали на годы, но всякий раз возвращались. Везде - и во Флоренции, и в Милане, и позже, во Франции, - смыкая веки, он время от времени попадал в неведомый мир... Вернее, в мир, постепенно ставший знакомым и даже привычным, хоть и богатым на чудеса и диковины.

Сны не повторялись в точности, но общая деталь присутствовала всегда: он был там невидимым и бесплотным гостем, не замечаемым никем из людей. Он мог передвигаться в этих сновидениях свободно, попадал, куда хотел, - но лишь находясь вовне зданий; стены и даже двери стали неодолимой преградой, он не мог попасть в библиотеки и прочие хранилища знаний, хотя очень туда стремился... А ещё он не мог что-либо взять в руки или как-то ещё воздействовать на предметы и сущности иллюзорного мира... Словно он сам, а не Иоанн Богослов получил повеление: «Иди и смотри!» - смотри, но руками не трогай...

И он ходил. И смотрел.

Он смотрел на громадные многоэтажные дома, наполненные самыми разными чудесами, казавшимися поначалу колдовскими, но, без сомнения, имевшими в основе своей инженерные решения, подсказанные развитой до невиданных пределов наукой. Дома зачастую размерами превышали палаццо Питти, но жили в них не здешние патриции или нобили (предпочитавшие в большинстве своём относительно небольшие загородные виллы), а самые заурядные горожане.

Смотрел на самодвижущиеся повозки, во множестве заполнявшие необычайно широкие и просторные улицы, - города тут не знали привычной ему тесноты и скученности, не задыхались в удавках крепостных стен. Поначалу он решил, что мир его снов давно и навсегда позабыл о войнах, однако со временем убедился, что это не так, - но даже самые высокие стены и самые глубокие рвы не спасут от чудовищных средств истребления, придуманных насельниками этого мира...

Самоходные повозки самых разных видов изумляли, равно как и огромные стальные корабли, движущиеся сами собой, без помощи парусов либо вёсел. Однако сильнее всего поражали воображение многочисленные аппараты, придуманные для покорения воздушной стихии. Одни были громадными, превышали размерами «Буцентавр», знаменитую галеру венецианских дожей, - они могли поднять в небеса больше грузов и пассажиров, чем две или три галеры разом, но внутреннее их устройство оставалось загадкой... Самые же простые были устроены несложно - лёгкие каркасы, обтянутые плотной тканью, - и напоминали те рисунки, что встречаются в трактатах мыслителей, объяснявших возможность и реальность полёта Икара и Дедала... Случалось, что одержимые мечтой о небе люди и в его мире пытались создавать такие крылья - по наброскам из трактатов либо по собственным чертежам, а то без таковых - и разбивались, и калечились, прыгая с обрывов и колоколен... Здешние же крылья мало напоминали птичьи, но действительно были способны к полёту, хоть и использовались в основном для развлечения...

Он ходил. Он смотрел. Он старался всё запомнить... Не совсем всё, разумеется, -лишь то, что мог понять и хоть как-то объяснить на основе своих знаний о природе вещей и процессов.

Проснувшись же, он немедленно хватался за карандаш или перо, делал торопливые наброски, писал коротенькие комментарии едва читаемой скорописью: спешил, сновидения быстро подёргивались туманом забвения - хотя, оказавшись в очередной раз в иллюзорном мире, он прекрасно помнил все свои прошлые посещения...

* * *

Рим, Пьяцца дель Пополо, Музей Леонардо да Винчи.

Экскурсия оказалась скучной, хотя Максим подозревал: владей он итальянским, мог бы получить от неё иное, лучшее впечатление. Экскурсовод говорил хорошо поставленным глубоким баритоном, делал артистические паузы - но слушать, как гнусаво тараторит следом за ним переводчик, было невозможно. К тому же перевод казался урезанным, сокращённым - и, вполне возможно, под сокращение попали как раз какие-то живые подробности, сообщаемые экскурсоводом сверх скучного официоза.