Майкл Бонд - Путеводный нейрон. Как наш мозг решает пространственные задачи

Многие территории, на которых поселились наши предки, поначалу вызывали растерянность и внушали страх своей неизведанностью. Поэтому люди стремились сделать эти места знакомыми и придать им символический смысл. Возможно, именно это, наряду с необходимостью выживания, побуждало их давать каждому необычному месту название, чтобы, как выражаются иннуиты, быть «окруженным запахом собственных вещей» [28] Knud Rasmussen . The Netsilik Eskimos: Social life and spiritual culture // Report of the fifth Thule expedition 1921–24. vol. 8, № 1–2. Gyldendal, 1931. Р. 71, via Kevin Lynch. The Image of the City. MIT Press, 1960. . Значение, которое мы придаем топографическим названиям, отражает нашу потребность знать местность, которая нас окружает, соприкасаться с миром. Они помогают нам находить дорогу и, возможно, даже представлять, что может случиться в будущем.

2 . Creag nan Eun, «птичья скала», древний ориентир в Грампианских горах, Пертшир

Но еще они, что не менее важно, связывают нас с прошлым. Кит Бассо, посвятивший свою карьеру антрополога изучению культурных традиций западных апачей из центральных районов Аризоны, отмечал, что яркие топографические названия позволяют индейцам считать себя наследниками предков, подаривших им эти названия. В книге «Мудрость обретается в местах» (Wisdom Sits in Places) в своем увлекательном рассказе о том, как воспринимают окружающий мир западные апачи, Бассо описывает, что он, «очарованный тем, что видел и слышал», стоял в таких местах, как Goshtl’ish Tú Bil Sikáné («вода вместе с грязью в открытой чаше»), T’iis Ts’ósé Bil Naagolgaiyé («круглая поляна со стройными тополями) и Kailbáyé Bil Naagozwodé («серые ивы изгибаются вдоль излучины»). «Такие красивые названия – смелые, образные, экспрессивные – придают поэтическую силу голосам предков», – пишет он [29] Keith H. Basso . Wisdom Sits in Places. University of New Mexico Press, 1996. Ch. 1. См. также: Keith Basso (1988). Speaking with names: language and landscape among the Western Apache // Cultural Anthropology. 3 (2). Р. 99–130. Р. 112. . Ведь, если вы хотите превратить дикое место в дом, есть ли способ лучше, чем призвать духов тех, кто был здесь до вас?

Мы многим обязаны нашим предкам, умевшим ориентироваться на местности, и пространственному воображению, которое позволило нам расселиться по всему миру и пустить корни в новых местах. Но это легко забыть. В нашу эпоху можно путешествовать куда угодно – и не знать, куда направляешься. Большинство из нас оседло; мы не живем в страхе перед хищниками, и не надо все время находить себе пропитание и источник воды. Нам не нужны топографические названия так, как они были нужны нашим предкам.

Но в глубине души мы остаемся путешественниками, и у каждого из нас есть когнитивные инструменты, необходимые для исследования окружающего мира. Материальный мир, который нас окружает, влияет на наше поведение и эмоции: мы ориентируемся на дом и его окрестности, знакомые лучше всего, выбираем символические места для протеста (площадь Тахрир, площадь Тяньаньмэнь, Трафальгарская площадь) и вырезаем свои имена на деревьях, скалах и зданиях. Люди могут радикальным образом изменить большую часть поверхность Земли, но наша основная модель расселения – городские центры, связанные автомобильными и железными дорогами, – не очень отличается от поселений эпохи неолита (поселки, связанные дорожками) или палеолита (стоянки, связанные тропами). И с землей мы обращаемся почти по-прежнему: даже сегодня люди складывают пирамиды из камней у обочины дороги, чтобы помочь таким же путникам в глуши, – этому обычаю, вероятно, не одна тысяча лет.

Мы исследователи до мозга костей, и именно наши способности ориентироваться в пространстве – верите ли вы или нет, а они у нас сохранились, несмотря на зависимость современных людей от GPS, – во многом делают нас людьми. В следующей главе мы рассмотрим, как формируются эти навыки по мере нашего взросления. Дети – прирожденные исследователи, но им не всегда дается свобода проявлять эту склонность. И мы увидим, что степень, в которой нам разрешено странствовать и расширять границы своего мира, когда мы молоды, существенно влияет на то, какими мы станем, когда вырастем.

Около тридцати лет назад Эду Корнеллу, психологу из Университета Альберты в Эдмонтоне, позвонил офицер полиции, руководивший поисками девятилетнего мальчика. Ребенок пропал из лагеря в сельской местности, и следы указывали, что он пошел к болоту, до которого было несколько километров. Звонивший офицер задал один вопрос: как далеко уходят девятилетние дети?

Корнелл и его коллега Дональд Хет несколько лет изучали навигационное поведение, и поэтому полиция обратилась именно к ним. Но когда они задумались над этим вопросом, то поняли, как мало они знают – да и все остальные тоже – о потерявшихся детях. Как они себя ведут? Какие маршруты выбирают? Какими ориентирами пользуются? Как далеко уходят? Просмотрев литературу, психологи рассказали офицеру все что могли. «Его ответ нас устыдил, – впоследствии писали они. – “Да, не густо, – сказал полицейский. – Ладно, док, не волнуйтесь. Сегодня позовем экстрасенса”» [30] Edward H. Cornell and C. Donald Heth (1983). Report of a missing child // Alberta Psychology 12. Р. 5–7. Reprinted in Kenneth Hill, ed., Lost Person Behavior. Canada National Search and Rescue Secretariat, 1999. Ch. 4. .

Вскоре Корнелл и Хет поставили эксперимент, первый из серии. Они связались с родителями детей в возрасте от трех до тринадцати лет, живших на границе прерий в окрестностях университета, и с разрешения всех заинтересованных лиц попросили каждого ребенка отвести их в самое далекое от дома место, куда те добирались самостоятельно. Исследователи шли за детьми, наблюдали за их поведением, составляли маршрут и измеряли расстояния. Решения дети принимали сами. Если хотели, они могли отдохнуть, вернуться домой, позвонить родителям. Это было первое научное исследование, посвященное тому, как дети ориентируются на местности. Результат не только повысил шансы найти потерявшихся детей, но и позволил нам лучше понять, как дети взаимодействуют с пространством и исследуют окружающий мир. Корнелл обнаружил, что дети делают это не так, как взрослые.

Найти Эда Корнелла мне удалось не сразу. Завершив научную карьеру, он поселился в Уайт-Салмоне, маленьком городе у реки Колумбия в штате Вашингтон, почти рядом с Каскадными горами, где продолжает искать потерявшихся людей в качестве волонтера в местном поисково-спасательном отряде. Однажды утром, в конце сентября, мы встретились с ним в кафе на главной улице, и он повез меня на экскурсию по окрестностям: необычный смешанный лес (кедр, дуб, ель и тсуга), череда ферм и виноградников, а на востоке – лес, постепенно переходящий в степь. Мы часто останавливались, и он обращал мое внимание на изменение погоды, показывал границы местных экосистем и места, где он помогал спасти людей, заблудившихся на открытой местности или в каньонах с крутыми склонами. Эд очень любит природу и подмечает не только характер местности, но и то, как ведет себя человек; этот навык очень полезен и для спасателя, и для ученого, который в первую очередь стремится выяснить, почему люди вообще сбиваются с пути.