Светлана Жарникова - Сборник статей. Выпуск 5

В результате хищнического промысла сохранились только отдельные поселения в Европе и Азии. У нас в стране (в начале 20 века) бобры обитали лишь в немногих местах: в Белоруссии (на р. Соже, Березине, Припяти), на Украине (в бассейнах Припяти, Тетерева) в областях Смоленской (на р. Соже) и Воронежской (в бассейне р. Воронеж), а также в Сев. Зауралье (на р. Конда, Сосьва, Пелым и др). За пределами России бобры сохранились во Франции (в низовьях Роны), в Германии (бассейн Эльбы), в Польше (на р. Висле), в Норвегии, а также в Северной и Западной Монголии (по р. Урунгу и Билген, в бассейне Черного Иртыша), в провинции Синьцзян в Китае.

Благодаря охране и реакклиматизации поголовье увеличивается. Бобр встречается в большинстве областей Европейской части СССР и в некоторых районах Сибири. Живёт по тихим лесным рекам, с берегами, поросшими ивой, осиной, берёзой, тополем, побегами и корой которых бобр питается большую часть года. Летом ест траву. Способен срезать толстые деревья. Селится в земляных норах, а также в «хатках» – кучах ветвей, ила и земли (высотой до 2,5 м. и 12 м. в основании) с несколькими внутренними камерами и подводными входами. На мелких реках устраивают плотины и прорывают каналы для сплава веток и обрубков поваленных ими деревьев. Ценится за красивый, тёплый и очень прочный мех.

«Бобры поселяются по берегам медленно текущих лесных рек, стариц и озер, избегая широких и быстротекущих, а также промерзающих до дна водоемов. Важно наличие у водоема пойменной древесно-кустарниковой растительности из мягких лиственных пород (ивы, тополя, осины), а также обилие водной и прибрежной травянистой растительности, составляющей рацион бобра». Так как такие ландшафтные характеристики не были характерны для Передней Азии и в древности, то, судя по всему, она не входила в ареал расселения бобра.

Вяч. Вс. Иванов и Т. В. Гамкрелидзе считают, говоря о культовой роли бобра в некоторых индоевропейских традициях, что: «Эти особенности балтийской, славянской и авестийской традиций, не находящие параллелей в других индоевропейских традициях, подтверждают в культурно-историческом плане вторичность приобретения особой значимости этими видами животных, очевидно в силу изменения экологических условий обитания носителей определенных индоевропейских диалектов».

Объяснить эту ситуацию, таким образом, вряд ли возможно. Если следовать гипотезе переднеазиатской индоевропейской прародины, то для балтов и славян все вполне логично. Действительно, уйдя из своей предполагаемой «переднеазиатской прародины» на территорию Восточной Европы, эти народы могли в новых экологических условиях сделать новое для себя животное – бобра священным. Но абсолютно не ясно, каким образом бобер мог стать священным животным также и в авестийской традиции. Ведь согласно концепции Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова древние иранцы авестийского периода никуда севернее Ирана не перемещались. На просторах Восточной Европы, исходя из этой концепции, иранские народы (скифы, сарматы, и т.д.) появились не ранее 1 т.д.н.э., когда основной ритуально-мифологический блок, «Авесты» уже давно сложился.

Каким же образом в доскифском памятнике древних иранцев «Авесте» бобр стал священным животным величайшей древнейшей богини арьев Ардвисуры – Анахиты, символизирующей плодородие и изначальную водную стихию. Причем, в «Ардвисур-яште» Анахита описывается благословляющей предков арьев Яму и Парадата, одетой в шубу из шкур 300 бобриных самок, убитых, только после того, как они принесли определенное количество детенышей. Согласно авестийской традиции самцов, обладающих т.н. «бобровой струей», стимулирующей потенцию мужчин, убивать категорически запрещалось, так как это могло привести к вырождению рода арьев.

«Авеста» утверждает, что; «человек, убивший бобра, становится преступником и может быть подвержен мужскому бессилию». Возникает естественный вопрос – откуда в древнейшем индоиранском культовом памятнике такое прекрасное знание биологии животного, поклонение которому оказалось в ритуальной практике инновацией? Вновь подчеркиваем тот факт, что именно в славянской, балтийской и авестийской (т.е. 2 т.д.н.э.) традиции бобр играет важную культовую роль. Многие исследователи считали и считают весьма продуктивной концепцию древней балтославяно-индоиранской близости. Можно предположить, что балтославяно-индоиранский культ бобра мог сложиться только на тех территориях, еще не дифференцированной балтославяно-индоиранской этнолингвистической общности, где это животное обитало издревле и в значительном количестве, во-первых, и где его значение в жизни людей с глубочайшей древности было очень велико. Р. Гиршман считает, что: «сведения Авесты, касающиеся Анахиты, относятся к тому времени, когда восточные иранцы находились к северу и даже к северо-западу от Каспийского моря, когда они хорошо знали фауну Волги… Упоминание о Волге, ставшее чем-то вроде мифической традиции, стоит в ряду самых древних воспоминаний индоариев и иранцев, как в Авесте, так и в Ригведе. Эти места текстов позволяют допустить, что и те и другие пришли в Иран из Юго-Восточной Европы или, вернее, с территории юга современной России».

Французский исследователь связывает ареал бобра с Поволжьем, а Ардвисуру-Анахиту с авестийской рекой Ра, Рта или Раха, т. е. Волгой. Но в эпоху индоевропейской древности огромное количество бобров обитало и в бассейне другой великой Восточно-Европейской реки – Северной Двины (интересно, что термин Ар-дви-сура-анахита буквально значит «вода двойная, могучая, непорочная»).

В. А. Сафронов отмечает, что: «ареал бобра в раннеисторическое время охватывал лесную зону северного полушария. Бобры достигали наибольшей численности в зоне широколиственных лесов, проникая вместе с пойменными лесами далеко в зону полупустыни, степи и лесотундры».

Но мы уже отмечали ранее, что в эпоху мезолита зона широколиственных лесов доходит до 60° с.ш. и во время климатического оптимума голоцена, вплоть до середины 1 т.д.н.э. её граница располагается севернее современной на 550—600 км. В.А.Сафронов пишет, что: «на юг бобры могли спускаться по поймам лесов больших рек, однако на стоянках неолита – ранней бронзы – костей бобра нам не известно; в Скифское время они обнаруживаются в памятниках степной зоны: Никольское (Днепропетровская область) и Новогеоргиевка (Кировоградская область) поселения, а также Тырнавское городище в Саратовской области, городище Бисовское (Сумская область)».

Отсутствие на стоянках неолита – ранней бронзы юга Восточной Европы костей бобра, естественно не свидетельствует как о наличии у жителей данных территорий древнего и ярко выраженного культа этого животного, так и о значительном количестве бобров в местных лесах.