Дмитрий Тараторин - Русская власть. Опыт деконструкции

В честь своей победы над волжскими булгарами Андрей учреждает 1 августа новый церковный праздник (инициатор именно он, а не священство) память Всемилостивому Спасу и Пречистой Его Матери. Теперь наш простой и немудреный народ именует этот праздник-символ гибеллинской идеи, «медовым Спасом».

В Слове об установлении праздника сообщается ни много ни мало, что он был введён совместно князем Андреем Юрьевичем и императором Мануилом Комнином: «…Благочестивому и верному нашему цесарю и князю Андрею уставлыцю се праздновати со царемъ Мануилом повелениемъ патриарха Луки и митрополита Костянтина всея Руси и Нестера, епископа ростовьскаго».

При этом утверждается, что после победоносной битвы «И воротився от сеча, вси видеша луча огнены от иконы Спаса нашего Владыкы Бога, и весь полк его открыть». Более того, в далеком своем далеке эти лучи якобы созерцал и император Мануил, также одержавший в этот день победу над сарацинами.

Принципиально важно, что вся операция против булгар-мусульман была оформлена Андреем как крестовый поход. Для этого ему и была нужна такая мистическая перекличка с Мануилом, кстати, одним из наиболее рыцарственных и прозападных византийских императоров.

Но вот, незадача, 1 августа 1164 года никаких побед византийцы не одерживали. А с этой календарной датой у них соотносился совсем другой праздник – «Происхождения Честных Древ Креста Господня». О возникновении этого праздника в греческом Часослове 1838 года говорится следующее: «По причине болезней, весьма часто бывавших в августе, издавна в Константинополе утвердился обычай выносить Честное Древо Креста на дороги и улицы для освящения мест и отвращения болезней. Накануне, 31 июля, износя его из царской сокровищницы, полагали на св. трапезе Великой церкви (Софии). С настоящего дня и далее, до Успения Богородицы, совершали литии по всему городу и крест предлагали народу для поклонения. Это и есть предъисхождение ( προοδος ) Честнаго Креста».

То есть мы, похоже, имеем дело со средневековой пропагандистской акцией, имевшей главной целью встать «цесарю Андрею» в один ряд с царем Мануилом. Впрочем, по крови, он имел на это некоторые права. Внук Владимира Мономаха, и соответственно, правнук некой родственницы византийского императора Константина (возможно, дочери, но сие не доказано), под той же фамилией. Сам Владимир был первым браком женат на Гите Уэссекской, дочери Гаральда Годвинсона, последнего англосаксонского короля, побежденного в битве при Гастингсе Вильгельмом Завоевателем. Опять же, спорят, был ли Юрий Долгорукий конкретно ее сыном, или второй супруги Мономаха. Однако, многие исследователи этого периода именно «англичанку» считают бабкой Боголюбского. И это, не говоря о разветвленных скандинавских конунгских корнях князя.

Ну, и наконец, главная тайна Андрея – где он провел свою молодость? Первое упоминание о нем в летописях – 1146 год – Андрей вместе со старшим братом Ростиславом идут в поход на Рязань. Но, по всем расчетам, ему должно было быть около 35 лет…

И в этом, и в прочих походах он проявляет себя не просто как отважный, но очень умелый воин. Святая Земля? Тамплиеры? Европа? Впрочем, это уже зона гипотез, не основанных ни на каких документах. И мы в нее не пойдем.

Но если есть гибеллинская идея, должна быть где-то рядом и гвельфская. И она явно являет себя во враждебном Андрею Новгороде – республике, где высший магистрат – Архиепископ (он и судит, и курирует дипломатическую сферу и даже земельные отношения), и где какая-либо сакральность светской власти вообще отрицается. Князя могут призвать, и могут изгнать, используя, со временем, фактически, как кондотьеров вольные итальянские города.

Характерный момент – мерлоны (зубцы) Кремля много позже итальянские мастера исполнят в виде ласточкиного хвоста (знак гибеллинов – убедитесь в Вероне той же). Относительно кремлевских зубцов, даже серьезные историки дают совершенно несерьезное объяснение: мол, итальянские мастера прикинули, что великий князь Иван III уж точно папу Римского не чтит, значит, сделаем «хвостатые». Но в Средние века к символам относились максимально серьезно. И значит, этот гибеллинский знак нечто реально означал и для московского владыки, через триста лет после смерти Боголюбского.

«Повесть о Белом клобуке», судя по всему, возникает уже после возведения краснокирпичных Кремлевских стен. Но она – своеобразный ответ на это утверждение московского могущества. Как ни странно, часто ее рассматривают в одном идейном ряду с теорией о «Москве Третьем Риме». Но она ей прямо противоположна.

Вникнем: «В то время в Великом Новгороде архиепископом был Василий, постничеством и всякими добродетелями прославленный. И вот однажды ночью, когда молился он Богу, присел отдохнуть и, чуть задремав, увидел он явственно ангела Господня, кроткого видом и светлого лицом, который предстал перед ним, в белом клобуке, очень похожем на те, что носят монахи. И, перстом руки своей показав на главу свою, тихим гласом изрек: “Василий, клобук этот белый, что видишь ты на моей главе, из Рима. В давние годы христианский царь Константин создал его для ношения на голове во славу римского папы Селивестра. Но господь-вседержитель не позволил быть тому в тех землях из-за впадения в ересь скверных латинян. Ты ж поутру гостеприимно выйди из города встречать посланцев патриарха и тот ковчежец, что несет епископ; в нем на золотом блюде белый клобук такой, как видишь, – прими его с благочестием. Этот белый клобук знаменует собой светлое воскресение Христа через три дня после распятия. И носи отныне клобук на своей голове, и все остальные после тебя архиепископы также пусть носят его на голове. А заранее его тебе потому показал я, чтобы ты уверовал и потом уж не сомневался”. И, сказав так, исчез».

Естественно, наутро сон сбывается: «И долго потом из многих городов и царств приходили в Великий Новгород люди и словно на чудо какое дивное взирали, видя архиепископа в белом клобуке, и поражались снова, и во всех странах и царствах рассказывая».

То есть повесть сия о том, что первосвятительская святость переносится из Рима в Константинополь, а из него – в Новгород. И ровно о том же, кстати, предание о чудесном перенесении Тихвинской иконы Божьей матери из Константинополя в Новгородскую землю. Москва ни в одном случае и не поминается, так же, как и великий князь.

То есть, опять же, никоим образом не утверждаем, что легенда эта отражение неких контактов с гвельфами (хотя, в Новгороде, кто только ни бывал). Но очевидно, что здесь провозглашается сакральность града на Волхове, причем, чисто священническая по своему генезису. Никакого имперства и в помине!