Саймон Гарфилд - Пурпурный. Как один человек изобрел цвет, изменивший мир

Работа с кожей привела Томаса Перкина в Лондон, где он сменил профессию и стал плотником и кораблестроителем. Его единственный сын Джордж Фаулер Перкин родился в 1802 году и тоже стал плотником, причем весьма успешным. Он нанял двенадцать человек, которые занимались только строительством новых домов с террасами для местных работников доков. По сегодняшним стандартам семья считалась бы выходцами из среднего класса.

Вскоре после его рождения, семья Уильяма Перкина переехала в трехэтажный дом побольше, расположенный неподалеку, в нескольких метрах к северу от Хай-Стрит, в месте известном как Кинг-дэвид форт. Они наняли слуг и были одной из самых обеспеченных семей в этом районе. Их дом выделялся среди остальных, и о нем говорили все соседи. В Шедвелле, особенно нижней части у доков, были самые ужасные трущобы в Ист-Энде, где жило очень много народу. Один из посетителей в начале девятнадцатого века отметил, что тут живут «тысячи умелых торговцев, ремесленников и механиков, но их дома и мастерские не подлежат описанию, а улицы, дворы, переулки и проулки совсем не приветливые».

Викторианские писатели любили отмечать большую разницу в положении бедных и богатых Лондона, добродетели и беззакония. Когда Генри Мэйхью посмотрел на город из воздушного шара в середине века, он был поражен массовой нищетой, подступающей так близко к процветающим институтам торговли, финансов и монархии. В Шедвелле Перкины сталкивались с подобным ежедневно. Болезни были повсюду. Обе старшие сестры и брат Уильяма умерли от туберкулеза. Их мать Сара, имеющая шотландские корни, но переехавшая в восточный Лондон еще ребенком, как говорили, так и не оправилась от потери.

Перкины выросли напротив полицейского участка, и из окна они видели бесконечный поток пьяниц и преступников. В центре внимания полиции был паб «Гусь Пэдди», куда местные моряки приходили искать проституток, а неосторожных насильно забирали в Королевский военно-морской флот.

Уильям Перкин посещал частную школу «Арбор Террис» на Коммершиал-роуд, находящуюся в нескольких сотнях метров от дома. Он был одаренным учеником с множеством интересов вне стандартных предметов. «Он проявил значительную заинтересованность во всех своих увлечениях, – вспоминал его племянник Артур Г. Уотерс.Мать Уотерса была примерно на два года старше Перкина. – Они с мамой любили подолгу бродить вместе, а Уильям особенно интересовался естествознанием и ботаникой. Однажды он достал трубку и табак и начал мужественно курить. Но потом ему стало так плохо, что сестре еле удалось привести его домой. Безумное желание Уильяма попробовать все, особенно мелочи, показывает его удивительный интерес к исследованиям, присутствовавший в нем еще в юном возрасте».

Он заинтересовался фотографией в двенадцать лет, а в четырнадцать сделал автопортрет: каменное лицо, широкий лоб и волевые черты лица, обрамленные густыми темными волосами. На снимке он одет в вечерний наряд или, возможно, лучший костюм для посещения церкви, и на вид ему лет двадцать.

«Не знаю, с чего начать, – писал он своему коллеге Генриху Каро в 1891 году. – Но учитывая, что обстоятельства моего детства и юности, как я считаю, сильно повлияли на меня в практическом смысле, я решил лично вам немного рассказать о том периоде».

Август Вильгельм фон Гофман (1818–1892), гравюра Ч. Кука (SheilaTerry/Science Photo Library)

Каро с 1869 по 1890 год был основным инвестором BASF. Он написал Перкину несколькими неделями ранее, объясняя, что готовит первую большую книгу об истории индустрии красителей и хотел бы услышать больше подробностей о его юности. Ученый заверил, что поделится фактами, насколько позволит память, но посреди письма передумал. «Я уже писал вам о моих ранних годах, чего раньше никогда не делал. И сделав это, теперь я колеблюсь, стоит ли отсылать его вам». Почему это так, он не сказал, но сэр Уильям всю жизнь оставался скромным и кротким человеком и позже заявил, что верил лишь в важность своей работы.

В начале он понятия не имел, что хотел делать с собственной жизнью, хотя ему нравилось все творческое или практичное, то, что можно создавать своими руками. «Интересуясь тем, что происходило вокруг меня, я считал, что последую по стопам отца», – писал он. Перкин строил деревянные модели, в том числе паровозов, которые проходили мимо его дома. Его также привлекала инженерия и иллюстрации двигателей и шкивов [13] Шкив – фрикционное колесо с желобом или ободом по окружности, которое передает движение приводному ремню или канату. – Прим. ред. , которые он увидел в книге «Мастер» (The Artisan). Изданная в 1928 году, она содержала популярные сведения о том, что тогда было известно о механике, оптике, магнетизме и пневматике. Автор выражал потрясение и удивление тем, что наука развивается так быстро.

Но Перкина тянуло и в другую сторону. «Меня очень интересовала живопись, – объяснял он, – и короткий период времени у меня была безумная идея стать художником». А еще ему нравилась музыка: Уильям научился играть на скрипке и контрабасе, и он, его брат и две сестры подумывали создать странствующий квартет. Но прямо перед тринадцатым днем рождения друг продемонстрировал ему некоторые элементарные эксперименты с кристаллами, которые показались ему «просто чудесными».

«Я увидел, что химия – нечто намного большее, чем любой другой предмет, интересовавший меня прежде, – вспоминал сэр Уильям. – Я подумал, что если бы смог изучить ее, то был бы счастлив».

В другой версии истории Перкин избегал драмы. «Меня впечатлила возможность сделать новые открытия. Я решил, если это возможно, собрать баночки с химикатами и проводить эксперименты».

В тринадцать лет он присоединился к другим 600 мальчикам в Школе лондонского Сити на узкой улице Чипсайд недалеко от Собора Святого Павла. Это было строгое учреждение, где жестоко наказывали за нарушения. Но обучение было прогрессивным. Попав туда, Перкин обрадовался, когда узнал, что эта школа, одна из немногих в стране, предлагает занятия по химии. Считалось, что этот предмет имеет небольшое практическое применение (особенно по сравнению с латинским или греческим языками). Занятия проходили дважды в неделю в обеденный перерыв, и вел их учитель чистописания Томас Холл. Перкин уговорил отца платить за эту привилегию дополнительные семь шиллингов каждый семестр. Он пропускал обед, чтобы посещать уроки. «Томас Холл заметил, что я очень интересуюсь его лекциями, и сделал меня одним из своих помощников в подготовке к экспериментам. Мне очень нравилось… работать в том мрачном месте, которое называлось школьной лабораторией».