Шошана Зубофф - Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Продукты и услуги надзорного капитализма не являются объектами обмена. Они не устанавливают конструктивную взаимозависимость между производителем и потребителем. Вместо этого они являются «крючками», которые заманивают пользователей в операции по изъятию данных, когда наш личный опыт отфильтровывается и упаковывается как средство для достижения целей других людей. Мы – не «клиенты» надзорного капитализма. Хотя и говорится, что «если это бесплатно, значит, товар – мы сами», это тоже неверно. Мы – ключевой источник прибыли надзорного капитализма, объекты технологически сложной и все более неизбежной операции по добыче сырья. Настоящие клиенты надзорного капитализма – это предприятия, которые торгуют на рынках будущего поведения.

Эта логика превращает повседневную жизнь в ежечасное продление фаустовской сделки XXI века. «Фаустовской», потому что отказаться от нее практически невозможно, несмотря на то что выполнение условий с нашей стороны разрушит знакомую нам жизнь. Не будем забывать, что интернет стал необходимым условием участия в жизни общества, что интернет насквозь пропитан коммерцией и что коммерция сегодня подчинена надзорному капитализму. Наша зависимость лежит в основе проекта коммерческого надзора – он строится на том, что ощущаемая нами потребность в эффективности борется с желанием противостоять его грубым вторжениям. Этот конфликт вызывает психическое онемение, которое приучает нас к тому, что за нами следят, обрабатывают полученную информацию, извлекают из нее нужное и модифицируют. Из-за него мы склонны опускать руки и уходить в цинизм, выдумывать оправдания, действующие подобно защитным механизмам («мне же нечего скрывать»), или находить другие способы спрятать голову в песок, предпочитая оставаться в неведении из-за разочарования и беспомощности [14]. Так надзорный капитализм ставит нас перед в корне неприемлемым выбором, которого в XXI веке не должно быть на повестке дня, а вследствие его нормализации нам остается только петь в своих цепях [15].

Надзорный капитализм работает благодаря беспрецедентной асимметрии знания и власти, которую дает знание. Надзорные капиталисты знают все о нас , в то время как их работа построена так, чтобы оставаться неведомой для нас . Они накапливают огромные пласты новых знаний, полученных из нас , но делают это не для нас . Они предсказывают наше будущее ради чужой выгоды, а не нашей. Пока надзорному капитализму и его рынкам поведенческих фьючерсов позволено процветать, собственность на новые средства изменения поведения будет гораздо важнее собственности на средства производства в качестве источника капиталистического богатства и власти в XXI веке.

Эти факты и их последствия для наших индивидуальных жизней, наших обществ, наших демократий и нашей рождающейся информационной цивилизации подробно рассматриваются в следующих главах. Приведенные здесь свидетельства и доводы говорят о том, что надзорный капитализм является вышедшей из-под контроля силой, движимой новыми экономическими императивами, которые игнорируют социальные нормы и сводят на нет элементарные права, связанные с индивидуальной автономией и необходимые для самого существования демократического общества.

Подобно тому как индустриальная цивилизация процветала за счет природы и теперь угрожает погубить саму Землю, информационная цивилизация, сформированная надзорным капитализмом и его новой инструментарной властью, будет процветать за счет человеческой природы и угрожает отнять у нас нашу человечность. Индустриальное наследие в виде климатического хаоса подавляет нас, наполняет раскаянием и страхом. Сегодня доминирующей формой информационного капитализма становится надзорный капитализм – о каких новых утратах будут жалеть будущие поколения? К моменту, когда вы будете читать эти слова, эта новая форма распространится еще шире, поскольку все новые и новые отрасли, фирмы, стартапы, разработчики приложений и инвесторы мобилизуются под знамена этой единственно доступной версии информационного капитализма. Эта мобилизация и сопротивление ей зададут ключевое поле битвы, на котором развернется борьба за возможность человеческого будущего на новых рубежах власти.

Одно объяснение многочисленных триумфов надзорного капитализма выделяется среди остальных: он беспрецедентен . Беспрецедентное неизбежно неузнаваемо. Когда мы сталкиваемся с чем-то беспрецедентным, мы автоматически интерпретируем его сквозь призму знакомых категорий, тем самым делая невидимым именно беспрецедентное в нем. Классическим примером было понятие «безлошадного экипажа», к которому стали прибегать люди, сталкиваясь с беспрецедентным – автомобилем. Другая, трагическая, иллюстрация – встреча коренных народов с первыми испанскими конкистадорами. Когда индейцы таино с доколумбовых Карибских островов впервые увидели потных бородатых испанских солдат, бредущих по песку в своей парче и доспехах, могли ли они распознать значение и знамение этого момента? Не в силах вообразить собственную гибель, они сочли этих странных существ богами и приветствовали их утонченными ритуалами гостеприимства. Так беспрецедентное надежно осложняет понимание; существующая оптика проливает свет на знакомое, тем самым скрывая новое, превращая беспрецедентное в продолжение прошлого. Это способствует нормализации аномального, что делает совладание с беспрецедентным еще более непосильной задачей.

Несколько лет назад во время ночной грозы в наш дом попала молния, и я крепко усвоила урок, преподанный выходящей за рамки понимания силой беспрецедентного. Через несколько мгновений после удара густой черный дым повалил по лестнице из нижней части дома по направлению к гостиной. Пока мы приходили в себя и звонили пожарным, я думаю, у меня была минута или две, чтобы сделать что-то полезное, прежде чем броситься к своей семье. Сначала я побежала наверх и закрыла двери всех спален, чтобы защитить их от дыма. Затем я кинулась вниз в гостиную, где схватила столько наших семейных фотоальбомов, сколько могла унести, и сложила их в безопасном месте на крытом крыльце. Дым уже почти настиг меня, когда прибыли пожарные, схватили меня за плечо и вытащили за дверь. Мы стояли под проливным дождем и, потрясенные, наблюдали, как огонь поглощал наш дом.

Этот пожар научил меня многому, но самым важным была неузнаваемость беспрецедентного. В первые моменты кризиса я думала о том, что дом пострадает от дыма, я не могла представить себе, что от него ничего не останется. Я пыталась осмыслить происходящее через призму прошлого опыта, воображая болезненное, но в конечном итоге преодолимое отклонение от нормального течения жизни, вслед за которым все вернется на свои места. Не в силах узнать беспрецедентное, все, что я могла сделать, – это закрыть двери в комнаты, которых больше не будет, и искать безопасности на крыльце, которому суждено было исчезнуть. Я была слепа к тому, чему не было прецедентов в моем жизненном опыте.