Шошана Зубофф - Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Сегодня в надзорном посреднике нет ничего нейтрального, поскольку императив извлечения и требуемая им экономия от масштаба при поставках излишка означают, что надзорные капиталисты должны использовать все средства, чтобы завлечь к себе нескончаемый поток контента. Они уже не просто размещают контент, а агрессивно, тайно и в одностороннем порядке извлекают из этого контента стоимость. Как мы увидим в главе 18, экономические императивы требуют не упускать никакие, даже самые незначительные возможности поступления сырья. Это означает смягчение только тех крайностей, которые, отталкивая пользователей или привлекая внимание со стороны контролирующих органов, угрожают объему и скорости поступления излишка. По этой причине такие компании, как Facebook, Google и Twitter, очень неохотно удаляют со своих просторов даже самый вопиющий контент, и это помогает объяснить, почему «юристы технологических компаний яростно судятся, чтобы предотвратить хотя бы крошечную эрозию» раздела 230 [274]. Статут, когда-то созданный для взращивания важной новой технологической среды, теперь стал юридическим оплотом, защищающим асимметрию богатства, знания и власти, присущую мошенническому капитализму.

В своей книге «Надзор после 11 сентября» исследователь надзора Дэвид Лайон пишет, что вслед за нападениями того дня существующие методы наблюдения были интенсифицированы, а прежние ограничения сняты:

После нескольких десятилетий, в течение которых связанные с защитой данных чиновники, следящие за конфиденциальностью гражданские организации, правозащитники и другие пытались смягчить негативные социальные последствия надзора, мы наблюдаем резкий крен в сторону более крайних и бесцеремонных методов надзора [275].

Эта резкая переориентация государственной власти и политики после терактов 11 сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне была вторым историческим условием, которое создавало благоприятные условия для еще нежных ростков новой формы рынка.

Характеристика Лайона верна [276]. В годы, предшествовавшие 11 сентября, Федеральная торговая комиссия стала ключевым игроком, направляющим американские споры о конфиденциальности в интернете. По причинам, которые мы уже рассмотрели, комиссия благоприятствовала саморегулированию, и она подталкивала интернет-компании к разработке кодексов поведения, политик конфиденциальности и способов обеспечить их соблюдение [277]. Но в конечном итоге комиссия пришла к выводу, что для защиты конфиденциальности индивидуального потребителя в сети саморегулирования недостаточно. В 2000 году, всего за год до нападений 11 сентября, открытия Google поведенческого излишка и успеха AdWords, большинство членов комиссии опубликовало отчет, в котором рекомендовалось принять законодательство, регулирующее конфиденциальность в интернете:

Поскольку на сегодняшний день усилия по саморегулированию весьма далеки от широкого внедрения соответствующих программ, то Комиссия пришла к выводу, что подобные инициативы сами по себе не могут гарантировать, что онлайн-рынок в целом будет следовать стандартам, принятым лидерами отрасли <���…> несмотря на несколько лет усилий бизнеса и правительства.

В докладе отмечалось, что лишь 8 % популярных веб-сайтов были отмечены знаком одобрения хотя бы одной из организаций, следящих в отрасли за соблюдением конфиденциальности [278].

Члены комиссии далее излагали примерный план федерального законодательства, которое защитило бы потребителей в интернете, несмотря на распространенное предубеждение против регулирования и в пользу трактовки интернет-операций как свободы слова. Эти рекомендации требовали «четкого и заметного» уведомления об информационных практиках; наличия у потребителя выбора в отношении того, как будет использоваться персональная информация; доступ ко всей собранной персональной информации, предусматривающий право на ее исправление или удаление; и усиленная защита личной информации [279]. Если бы все это воплотилось в законе, то вполне возможно, что многие из основополагающих элементов надзорного капитализма стали бы либо просто незаконными, либо по крайней мере подлежали бы публичному обсуждению и оспариванию.

Усилия Федеральной торговой комиссии оказались недолговечными. По словам Питера Суайра, главного советника по вопросам конфиденциальности в администрации Клинтона, а позже члена Аналитической группы президента Обамы по разведывательным и коммуникационным технологиям, «нападения 11 сентября 2001 года изменили все. Теперь решительный упор был сделан на безопасность, а не на конфиденциальность» [280]. Положения о конфиденциальности, обсуждавшиеся всего несколькими месяцами ранее, ушли с повестки дня более или менее в одночасье. Как в Конгрессе США, так и в странах ЕС было быстро введено в действие законодательство, которое резко расширило надзорную деятельность. Конгресс США принял «Патриотический акт», создал Программу выявления потенциальных террористов и ввел целый ряд других мер, которые существенно расширили возможности для сбора личной информации, не требующих для этого получения разрешения от суда. События 11 сентября также вызвали устойчивый поток законов, расширявших полномочия разведки и правоохранительных органов, по всей Европе, включая Германию (страну, особенно восприимчивую к попыткам надзора над гражданами после гнета нацистского и сталинского тоталитаризма), Великобританию и Францию [281].

В США неспособность вовремя «сопоставить факты» и предотвратить террористическую атаку стала источником стыда и смятения, которые оказались сильнее остальных соображений. Руководящим принципом при выработке политики вместо «необходимости знать» стала «необходимость делиться», и ведомствам настоятельно рекомендовали ломать стены и объединять базы данных для получения более полной информации и анализа [282]. Параллельно с этим, как отмечает специалист по конфиденциальности Крис Джей Хуфнагл, угроза принятия всеобъемлющего законодательства по конфиденциальности также мобилизовала деловое сообщество и его лоббистов на политику «смягчить или остановить» в отношении любого потенциального законопроекта. В политической обстановке после 11 сентября эти две силы объединились и добились легкой победы [283].

Ключевой мишенью был интернет. Директор ЦРУ Майкл Хейден признал это в 2013 году, когда сказал аудитории, что в годы, последовавшие за 11 сентября, ЦРУ «можно справедливо обвинить в милитаризации всемирной паутины» [284]. Первой жертвой стало законодательство по регулированию конфиденциальности в интернете. Марк Ротенберг, директор Информационного центра по электронной конфиденциальности (EPIC), дал показания Комиссии по расследованию событий 11 сентября о внезапном изменении отношения к конфиденциальности, отметив, что до 11 сентября «едва ли кто-то конструктивно обсуждал создание методов, которые обеспечивали бы массовый надзор и в то же время защищали конфиденциальность» [285]. Суайр вторил ему, отмечая, что в результате нового упора на обмен информацией «Конгресс утратил интерес к регулированию использования информации в частном секторе <���…> Без этой угрозы со стороны законодательства, многие программы саморегулирования, действовавшие в отрасли, просто сдулись» [286]. В Федеральной торговой комиссии центр внимания сместился с широкой обеспокоенности правом на неприкосновенность частной жизни на политически более приемлемую стратегию, во главу угла в которой встало понятие «ущерба» – рассматривались только случаи, позволявшие установить конкретный физический или экономический ущерб, такой как кража идентичности или безопасность базы данных [287].