Леонид Исаенко - Привидения живут на литорали. Книга вторая

Останки мёртвых кораллов покрыты сплошным ковром буро-зелёных кустиков водорослей. Кое-где в укромных местах, приоткрыв к свету устья, среди коралловых глыб и самым настоящим образом вмуровавшись в них скрываются жемчужницы, устрицы петуший гребень , тридакны и трохусы . Массивные, спирально завитые раковины трохусов после обработки соляной кислотой – в результате чего удаляется невзрачный внешний толстый органический слой и обнажается тонкий внутренний, перламутровый – становятся прекрасными сувенирами южных морей.

Конечно, между обломками породы имеются пустоты в которых таятся и мелкие, и достаточно крупные животные, в особенности ночные, но проникнуть туда совершенно невозможно – всё тесно спаяно, слито отмершими и живыми известковыми водорослями, домиками червей полихет, гидроидами и другими организмами.

Ближе к внутренней части лагуны появляются отдельные кусты грибовидных кораллов, зеленеют макушки мозговиков, последние имеют здесь уплощённый вид и совершенно не встречаются почти правильные шары, обычные для рифов Красного моря, Сейшельских, Амирантских и других островов.

Бирюзовая вода в лагуне прозрачней, чем вне её, но из окружающей пустыни ветер наносит изрядное количество пыли, оседающей на кораллах, отчего все они выглядят словно припудренными, монотонно серо-зелёными. Придонное пространство заполнено какими-то киселеобразными хлопьями, скапливающимися в понижениях. Плыть надо осторожно, так как из-за отсутствия течения поднятая муть долго не оседает и мешает любоваться рыбами и кораллами, молодые растущие верхушки которых светятся разноцветными неоновыми огоньками на всём обозримом пространстве.

Излишняя заиленность создаёт благоприятные условия для жизни различных моллюсков и крабов. Трудно, почти невозможно разобраться, кто же является здесь первопоселенцем? Для этого надо самому на всю жизнь, как Фабр в окрестности своего сада-огородика, перекочевать в такую лагуну, опуститься по-фабровски на колени и рассматривать-изучать с трубкой-маской и лупой обитателей водоёма.

Я усаживаюсь на подходящий камень и разглядываю только что подобранный моллюск трохус. Тотчас вокруг меня, словно возле оратора в лондонском Гайд-парке, собираются рыбы в ожидании, что я им скажу. Это шутка; ждут они совсем другого – момента, когда я начну потрошить моллюска, но на этот раз их ожидания тщетны.

На одном только экземпляре трохуса, плотно покрытого короткой щетиной конхиолина и буро-зелёными водорослями, обитают, вероятно, представители всех животных, представленных в лагуне. На одной стороне его вырос кустик коралла размером с кулак. С ним сожительствуют, находясь в симбиотических, то есть обоюдовыгодных отношениях уже знакомые нам микроскопические одноклеточные – симбиодиниумы . Между веточек коралла нашли укрытие несколько крабиков, самый маленький из них не больше спичечной головки, это комменсалы коралла, иначе говоря, безразличные для него и трохуса сожители, находящие укрытие между ветвей полипа. Крабёныши вероятно из многовидового семейства хантид, питаются они объедками со стола и выделениями полипов, и в этом отношении исполняют функции ассенизаторов-копрофагов и таким вот способом отрабатывают свой дом и стол.

Одна веточка коралла непомерно вздулась, представляя собой как бы две сложенные вместе кукольной величины ладошки, в полости между которыми живёт ещё один краб – вечный добровольный затворник кораллового полипа. В раннем детстве личинкой он поселился в нём и, подрастая, вызывает уродливое гигантское, по сравнению с нормальным, разрастание этого полипа. Оно подобно галлам на некоторых деревьях, в частности, чернильным орешкам на листьях дубов, провоцируемых дубовой галлицей. Через некоторое время полип обрастает и крабика, полностью замуровывая его, остаётся лишь продух – отверстие, через которое вместе с неустанно создаваемым узником током воды поступает и кой-какая пища. Живой будешь, но не растолстеешь. Этому комменсалу ещё повезло, так как общий хозяин – трохус, передвигаясь в более кормные, для себя конечно, места, перевозит туда и всех квартирантов.

В глубине коралла жили также две рыбки-неонки колдовского жемчужно-синего цвета величиной с мелкую монету и пара офиур, мёртвой хваткой обнявших свой дом. Эти обитатели могли свободно покинуть его, пока он вместе с трохусом болтался в сумке для образцов, но, увы, такая уж у них привычка: что бы ни случилось, никогда не расставаться с убежищем.

Неонок с шершавой как наждак чешуёй, сколько они ни топорщились, упираясь плавниками и головой, я всё-таки выковырнул пинцетом из коралла, и они сразу же спрятались в другом. А окрашенных под персидский ковёр младенцев офиур-змеехвосток даже не стал трогать. Лучи их будут самокалечиться, разрываться на мельчайшие сегменты, каждый из которых из последних сил, судорожно дёргаясь, индивидуально цепляется за дом и остаётся на нём.

Пробуравив основание коралла и отчасти известковую оболочку трохуса, сразу в обоих угнездился двустворчатый моллюск – морской финик, справляющийся с любым известковым субстратом при помощи вырабатываемой специальным органом кислоты. Причём – вот хитрец! – чтобы не растворить собственную раковину, он защищён своеобразным фартуком, толстым слоем специального органического вещества конхиолина, имеющего тёмно-коричневый цвет. За этот цвет и за продолговатую форму, да и за размер, он и получил своё название.

Памятливый читатель удивится: как же так, ведь трохус тоже покрыт конхиолиновой шубой, да ещё какой! Каким же образом финик одолевает это препятствие? А он и не одолевает, за него это сделал коралл. Финик прожигает ничем не прикрытую известковую ножку коралла, а затем и толстую у основания стенку трохуса.

Совсем рядом с фиником, в нише между ножкой коралла и трохусом, обитала крошечная, с полногтя мизинца, ципрея пунктата , нежностью своей и раскраской похожая на яичко ласточки; её я обнаружил уже на судне при окончательной очистке коралла и трохуса.

Там, где ножка коралла, укрепляясь на моллюске-хозяине, растеклась по его поверхности, осела компания личинок жемчужниц. Они были ещё мягкие, словно бумажный листик, сложенный вдвое, не обретшие формы, но уже начавшие вырабатывать внутренний перламутровый слой, посверкивающий между робко приоткрытых створок. Повзрослев, они оставят свою бродячую колыбель – трохус – и постепенно осядут на другом субстрате.

На остальной поверхности трохуса я обнаружил гнездившиеся в ложбинах его спирально завитой раковины кустики литотамний, кружевной букетик мшанок, веерок рогового коралла горгонарии, плёнку коркового коралла, прихотливо извитые многочисленные белые и оранжевые, ребристые и круглые домики-трубочки червей – полихет и серпулид. Каждый из них при опасности мгновенно захлопывался изнутри изящной крышечкой-розеткой на длинном стебельке. Эти крышечки у одних видов напоминают миниатюрный в два-три миллиметра цветок ромашки, у других – полевую гвоздичку. Виднелись ещё круглые и овальные отверстия, проделанные возможно червеобразными сипункулидами, а возможно и губками сверлильщиками. Их ходами была источена вся толща низа раковины трохуса. После того, как я содрал конхиолин, а поверхность обработал кислотой до перламутрового слоя, раковина, если смотреть на неё против света, казалась кружевной.