Михаил Бенцианов - Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв.

Упоминание «вятчан» встречается в актовых материалах, а также в платежной книге Московского уезда 1542–1543 гг. Их служба по отдельному списку подтверждается перечнем сводной десятни 1556 г. «десятня ружан, серпухович, торушан, вятчан, борович». «Вятчане из Боровска» упоминаются в разряде полоцкого похода 1562/1563 г. «Вятчане» фигурируют также в тексте рузской писцовой книги 1567–1569 гг.

Стоит высказать предположение, что указанные «вятчане» ощутимо не дотягивали до стандартов, принятых для полноценных детей боярских. Существуют единичные упоминания о землевладении вятских бояр до московского завоевания. Отсутствие последующих испомещений на территории Вятского уезда свидетельствует о слабом развитии здесь ранее феодального землевладения. Позднее в 1542/43 г. в Московском уезде «вятчанину» Якову Труханову принадлежало среднее поместье размером в 100 четвертей (полчети сохи) земли. В Рузском уезде «вятчане» коллективно владели небольшими земельными участками. Один из них, Родя, был обозначен в писцовой книге без фамилии. В индивидуальном порядке некоторые «вятчане» могли повысить свой статус. Известно, что уже в начале XVI в. Костяю Вятчанинову принадлежали земли (на правах вотчины) в Звенигородском уезде. Несколько позднее, в 1529–1530 гг., вотчина (приданое) Московского уезда принадлежала Дмитрию Федорову Лихотникову [26] НИОР РГБ. Ф. 303. Кн. 637. Л. 287; Рузский уезд по писцовой книге 1567–1569 гг. (далее – РПК) // Материалы для истории Звенигородского края. Вып. 4. М., 1997. С. 172–173; ДДГ. № 95. С. 380; Акты феодального землевладения и хозяйства: Акты московского Симонова монастыря (1506–1613 гг.) (далее – АМСМ). Л., 1983. № 34. С. 38. . Лихотниковы в последующие годы числились среди московских детей боярских. В целом же они, видимо, занимали промежуточное положение, сопоставимое с положением «ивангородцев» в Новгородской земле и, соответственно, не смешивались с детьми боярскими.

В целом при обсуждении вопроса о социальных перегородках, отделявших некоторые группы служилых людей от слияния с основной массой детей боярских, необходимо представлять логику и последовательность решений центрального правительства. Разница в подходах отчетливо проявилась при испомещении уже упомянутых «ивангородцев». Состав этой группы комплектовался за счет «людей» новгородских бояр, взятых на великокняжескую службу. Все они получили небольшие поместья, близкие по своим размерам к 5 обжам («пятиобежники» в источниках более позднего времени). Примечательно, но другие «люди» новгородских бояр, в том числе тех же владельцев, присутствовали среди собственно новгородских помещиков. Размеры их поместий были значительно больше. Якуш Бунков, «Ивановской человек Лошинского», например, распоряжался внушительным поместьем размером в 61 обжу. Отмеченная разница объяснялась разным временем испомещения. «Ивангородцы», как особая категория, появились уже после 1496 г., когда шведскими войсками был взят Ивангород [27] Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 327–331; Писцовые книги Новгородской земли (далее – ПКНЗ). М., 1999. Т. 1. С. 225. . К этому времени на новгородских поместьях находилось уже большое число помещиков. Вопрос, следовательно, стоял не столько в количественном насыщении новой корпорации, точнее, нескольких пятинных субкорпораций служилыми людьми, сколько в организации правильной службы.

В более ранние годы задача формулировалась по-другому: необходимо было в короткие сроки создать в Новгородской земле внушительный корпус детей боярских, которые бы заменили собой выселенных бояр и житьих. Соответственно, при существовавшем кадровом дефиците и ограниченности выбора местная администрация считала возможным включить в число помещиков определенное количество «людей» московских и новгородских аристократов. Некоторые из них определенно ранее находились на положении холопов (Ватазины, Игнатий Черныш Уваров). Все они получили полноценные поместья, сопоставимые по своим размерам с поместьями других детей боярских. Упоминание об их прежней владельческой принадлежности, встречающееся в писцовых книгах, скорее всего, не было отражением особого статуса, а свидетельствовало о раздаче им поместий по спискам. Подобным образом упоминались территориальные обозначения для некоторых детей боярских – луховичи, Якуш Черной Пущин «звенигородец» и т. д. В дальнейшем потомки послужильцев также не выделялись среди новгородских помещиков. Нападки на них со стороны сослуживцев и обвинения в «низком» происхождении стали проявляться только в XVII в., с более широким распространением местнических традиций среди городового дворянства.

Некоторые «люди» князя Ивана Юрьевича Патрикеева получили поместья в Каширском уезде, где, очевидно, существовали аналогичные проблемы с комплектованием местной служилой корпорации. Не исключено, что подобные примеры существовали и на территории других пограничных территорий страны.

Несформировавшаяся сословная культура способствовала периодическому проникновению в ряды детей боярских представителей других социальных прослоек. В их среде неоднократно появлялись потомки дворцовых слуг разного уровня. Ю. Г. Алексеев обратил внимание на пример Бориса Косагова, который из крестьян села Каринского за несколько лет превратился в сына боярского [28] Алексеев Ю. Г. Аграрная и социальная история Северо-Восточной Руси XV–XVI вв. Переяславский уезд. М.; Л., 1966. С. 24–25. . Позднее Косаговы также известны среди детей боярских.

Единичные случаи социального взлета такого рода были представлены в том числе и в высших эшелонах Государева двора (купцы Ховрины, сыновья дьяка Е. Попова Сергеева и др.). В целом, однако, эти прецеденты не имели устойчивого характера и не отражались на последующих перипетиях карьерного роста выявленных лиц, которые быстро становились частью той или иной служилой корпорации.

Относительная легкость интеграции различных групп служилых людей в существующую модель организации службы была обусловлена отсутствием у большинства из них оформленных корпоративных черт. Служилые корпорации создавались и поддерживались уже в рамках единого государства. Поземельные связи и предшествующая совместная служба в случае с группами служилых людей из присоединяемых к Московскому государству территорий были неустойчивы и достаточно условны. При проведении земельных переселений (принудительных или добровольных) такого рода связи утрачивались в течение жизни одного поколения. Аморфность и размытость критериев делали возможным проникновение в среду детей боярских выходцев из других социальных прослоек.

Материалы Дворовой тетради показывают, что существовавшие в середине XVI в. обособленные группы имели уже, скорее, вторичный характер. Центральное правительство либо создавало их искусственно, как в случае с «литвой дворовой», либо прикладывало определенные усилия для их длительного функционирования, как это было сделано для родовых княжеских корпораций, защищаемых указами о родовых вотчинах. Несколько в стороне от этого процесса стояли удельные дети боярские – «княж Юрьевские» и «княж Андреевские», представлявшие исчезнувшие в предыдущие десятилетия княжества. Тем не менее, удельная система в это время была вновь реанимирована. Новые уделы были созданы для Владимира Старицкого (воссоздан отцовский удел) и Юрия Углицкого. Эти уделы были полноценно укомплектованы дворовыми, включая бояр и приказных людей, и городовыми детьми боярскими. Часть служилых людей была направлена на службу к царям Симеону Касаевичу и Симеону Бекбулатовичу, а также к царице Анастасии Романовой.