Павел Седов - Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны

Князь М. И. Вадбальский все же узнал о тайной монастырской казне: ему рассказал о ней монастырский старец села Пашского Киприан, служивший ранее в казначеях. В известных нам документах нет прямых указаний на то, почему Киприан не проявил преданности интересам своей обители и раскрыл стольнику секрет, о котором другие монахи умолчали. Можно предположить, он был обижен на то, что, вступив в должность, Боголеп отставил его от казначейства и назначил на более низкую должность посельского старца. Отсутствие сплоченности делало духовенство беззащитным перед лицом власти.

Узнав о такой крупной сумме, стольник немедленно вернулся в обитель. Он предусмотрительно не стал забирать и даже вскрывать сундук с деньгами, по-видимому, опасаясь возможных обвинений в краже монастырской казны. В присутствии Боголепа и монастырской братии князь М. И. Вадбальский измерил сундук аршином (надо полагать, опасаясь подмены) и сверх казенной печати запечатал своей. О ценной находке он написал в Москву, и за сундуком был прислан нарочный подьячий из Монастырского приказа.

В сундуке хранилось 6000 руб. (60 мешков по 100 руб. в каждом), а также другие монастырские ценности: кресты с мощами в серебряных ковчегах и окладах, серебряные кресты и серьги, серебряные позолоченные оклады, жемчужные ожерелья и серебряная посуда – стопы, ковши и чарки. В Москве в Монастырском приказе решено было изъять все деньги, а церковные вещи возвратить в монастырь с распиской.

Обнаруженный сундук с деньгами был не единственной ценностью, скрываемой Боголепом от властей. В июньской челобитной 1703 г. утверждалось, что у архимандрита был еще один «ларец с денгами», который он до приезда переписчика велел перенести из казенной палаты в ризницу и отдать ризничему иеродьякону Иосифу, «а в какие росходы те денги у них издержаны, никто не ведает». Свидетелем этой тайной операции стал опять же пономарь Исихий. Сверх того, Боголеп утаил и доходы от Шунгской волости – 500 руб. оброчных денег.

В монастыре были доходы, которые не записывали в расходные книги. Так, с января 1702 по май 1703 г. монах Стефан собрал в «молебную» кружку 568 руб. за проданные свечи. Из них расписка о сдаче имелась только в 73 руб., а об остальных пономарь Исихий «отговорился», что их учет будет сделан позднее, при отсылке денег в Москву.

Имеется возможность проверить эти сведения. В рассмотренной выше росписи оброчных доходов монастыря указаны сборы «из молебенной крушки на половину»: 26 руб. 10 коп. в 1698/99 г., 9 руб. 60 коп. в 1699/1700 г. и 29 руб. в 1700/01 г. 67 67 Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 109. Сст. 1–2. Упомянутая «половина» шла в монастырскую казну; другую делили между собой монахи и пономарь, собиравшие эти деньги. По сравнению с указанными сборами 1698–1701 гг. 568 руб., собранные Исихием в «молебную кружку», составляют неожиданно крупную сумму. За полтора года, с января 1702 по май 1703 г., официально из «молебной крушки» было принято в казну 73 руб. По-видимому, незначительные суммы аналогичных сборов за 1699–1701 гг. учитывали лишь те деньги, которые фиксировались в монастырских документах. Бо́льшая же часть таких сборов шла мимо формальной отчетности. В этом и состояла суть доноса 1703 г.

Монахи-челобитчики утверждали, что прежние казначеи поступали с такого рода сборами иначе: принимали по счету и записывали в приходные книги. Новый казначей Геронтий отводит служебных монахов с деньгами в келью архимандрита и после пересчета «розсыплет по зепям (карманам. – П . С .) или завяжет в плат, и при них в книги денег не записывает». Приставленный к образу Богородицы пономарь Исихей, видя «их такое непорядочное дело», стал вести учет сданных сумм «для счету и оправдания». Эти свои записи он представил казначею и заявил, что в Москву отослали не всю монастырскую казну.

Казначей доложил об этом Боголепу, и тот призвал к себе в келью Исихия и продававшего свечи монаха Стефана. Архимандрит Исихия «бил своими руками и хотил бить плетьми», а Стефана грозился выгнать из монастыря, запретил кормить и пускать к причастию. Для Стефана гнев настоятеля закончился тем, что его отставили от привилегированной службы у свечной продажи и отослали в хлебню.

Далее челобитчики обвиняли Боголепа в утайке пошлинных сборов. По обычаю на тихвинской ярмарке полавочные деньги с торговых людей в пользу монастыря собирали «монахи добрые», а за два последних года эти сборы никуда не записывали и «их никто не видает». Так же архимандрит поступил и со сборами с монастырских мельниц.

Эти и некоторые другие обвинения против Боголепа составители челобитной заключили еще одним: «не объявив в братстве», архимандрит съехал из монастыря неведомо куда вместе с ризничим и казенным подьячим.

В том же 1703 г. Боголеп был допрошен по поводу этой челобитной 68 68 См.: Приложение. № 17. . Он не отрицал, что узнал о неучтенных в монастырских документах 6000 руб. еще при вступлении в должность настоятеля. Со слов Боголепа выходило, что мысль о переносе сундука с 6000 руб. принадлежала вовсе не ему, а новому казначею Геронтию, который сменил прежнего, Киприана, и будто бы боялся хранить у себя такую сумму: «опасается себе всякого дурного случая».

Властный Боголеп не терпел ни малейших возражений со стороны своих подчиненных, и поэтому утверждение о том, что перепрятывание сундука с монастырскими сокровищами свершилось без его повеления, представляется малоправдоподобным.

Впрочем, повод для перепрятывания монастырской казны все же был. Выше уже упоминалось, как в 1698 г. присланные в Успенский Тихвинский монастырь стрельцы пытались проникнуть в келью келаря. Тогда монастырские власти и могли укрыть свои святыни, а также неприкосновенный денежный запас и столовое серебро в более надежном месте. По-видимому, архимандрит собирался рассказать об этом, но затем решил не откровенничать перед владыкой о безобразиях, которые в подначальном ему монастыре творили Елизарий Козодавлев и заключенные «под крепкий начал» стрельцы-бунтовщики 69 69 Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 4. Сст. 1–1 об. .

На допросе Боголеп также уточнил круг лиц, которые были привлечены к перенесению сундука в новый чулан: келарь Александр, монах Исихий, келейный истопник Никита Васильев и истопник казначея Иев Андреев. По его словам, все они были «люди старшие и добрые» и «состарились» на ответственных должностях при прежних архимандритах без всяких подозрений. Налицо существенное различие в показаниях Боголепа и его противников. Настоятель заявил, что это он включил Исихия в число избранных людей, которым можно было доверить столь ответственное дело, а составители челобитной утверждали, что Исихий стал невольным свидетелем тайного перепрятывания сундука. Боголеп опять лукавил: в конце своих допросных речей он обвинил Исихия «в плутовстве» при сборе денег в кружку у образа Богородицы; он-де взимал «без указу» со всех богомольцов по копейке в свой карман за одну лишь возможность подойти к Тихвинской иконе и еще по копейке брал «себе от молебна»; «и о таком ево бесчинии во многих людех неблагодарная молва объявилась». Боголеп обвинил Исихия и в сговоре с монахом Стефаном, когда они деньги за проданные свечи клали «иное в ящик, а иное себе в зепь». Эти обвинения никак не соответствовали его же утверждению о том, что Исихий принадлежал к самым честным людям в обители: «…дурна за ними никакова из младых лет не явилось, и никакова хмельного питья они не пьют».