Виктор Виноградов - Статьи по общему языкознанию, компаративистике, типологии

Таким образом, количество слогов и их линейная упорядоченность – наиболее общие фонологические характеристики слова, способствующие достижению его цельнооформленности. Конечно, роль слоговой структуры будет различной в разных языках, что зависит от общих фонограмматических особенностей этих языков. Естественно вместе с тем предположить, что и морфологическая структура слова не может быть безразличной к достижению его отдельности. Включение морфологического уровня в проблему формальной реализации отдельности слова может иметь два аспекта.

3.С одной стороны, морфологический контур слова, как и слоговой, может использоваться как инструкция при словесной сегментации речевого потока. Гумбольдт указывал в этой связи на двоякую роль флексии в индоевропейских языках, которая связана «с единством слова и с надлежащим отделением друг от друга частей предложения для органического его построения» [Гумбольдт 1859: 127]. Прекрасным примером морфологического пограничного сигнала могут служить префиксы именных классов в языках банту.

Имеется, однако, и другая сторона – на наш взгляд, более важная – в проблеме единства слова. Отличимость слова в тексте, т. е. его линейная отдельность, оказывается достижимой только благодаря тому, что и в системе слово обладает специфической цельнооформленностью. Мы вступаем здесь в область парадигматических характеристик, определяющих единство слова как точки в многомерном пространстве, координатами которого являются грамматические категории. Текст отличается от системы большим разнообразием формальных параметров, но количество существенного разнообразия в тексте не может превышать той пороговой величины, которая регламентируется количеством разнообразия в системе. Представленная таким образом, проблема парадигматического единства слова превращается в проблему отдельности грамматических классов слов.

Анализ единиц высшего грамматического уровня приводит к выводу об особом положении двух морфологических классов – имени и глагола, которые в предложении образуют тот формально-семантический стержень, вокруг которого развертывается вся панорама высказывания. Предложение само по себе уже обладает определенными средствами для четкого разграничения указанных классов, и среди них можно указать акцентуацию и порядок слов. Как убеждают опыты по реконструкции индоевропейской схемы предложения (см.: [Иванов 1965: 226 и сл.]), синтаксическая позиция играла роль самодовлеющего диктатора, предписывавшего каждому элементу, находящемуся в данной позиции, один и только один индекс морфологического класса. Подобный деспотизм синтаксической позиции в отношении определения морфологической принадлежности соответствующего члена предложения может быть следствием неразвитой морфологии. Совершенно противоположную картину можно наблюдать в языках с изощренной морфологией при сравнительно свободном позиционном синтаксическом режиме. Это имеет место, например, в суахили, где основным критерием распределения слов по грамматическим классам является стабильная морфемная структура (см.: [Охотина 1965]). И неожиданно оказывается, что язык суахили на уровне микроструктуры (слова) типологически сближается с протоиндоевропейским языком на уровне макроструктуры (предложения): в обоих случаях имеет место однозначная позиционная предсказуемость морфологического характера элемента, только в и.-е. такими элементами являются слова в предложении, а в суахили – морфемы в слове. В языке ганда используется типологическое различение имени и глагола, выражающееся в сосуществовании аналитически оформленных предложений с именным сказуемым и синтетически оформленных предложений с глагольным сказуемым.

Особый интерес представляет использование фонологических средств для противопоставления морфологических классов. Изучение этого вида лингвистических процессов позволяет установить конкретные проявления принципа иерархической взаимосвязанности лингвистических уровней и выяснить статус фонологии в пределах всей науки о языке. Тематика фонологических исследований включает не только инвариантное описание явлений субграмматического уровня, но и выяснение фономорфологических возможностей языка, или, говоря словами С. К. Шаумяна, потенций фонологических средств в отношении диакритической (различительной) функции. У фонем, помимо фонологической жизни, имеется другой аспект функционирования – в качестве «подвижного компонента морфем» (Бодуэн де Куртенэ), и это свойство стоит в непосредственной связи с общим свойством языка, охарактеризованным Мартине как «двойное лингвистическое членение».

Едва ли надо говорить, что в морфонологии, как нигде, важно соблюдение уровневой перспективы, предполагающей четкое различение «сегментного» и «суперсегментного» – различение, присущее как синтагматике, так и, в ином обличье, парадигматике, в которой имеются, с одной стороны, фонологические средства внутреннего упорядочения морфологических классов, а с другой стороны – фонологические же средства, используемые как обобщенные признаки целого класса в отличие от прочих классов, находящихся с ним в отношениях противопоставления. Понятно, что морфонология не может ограничиваться тем кругом проблем, который очерчен Трубецким. В ее задачи входит описание фонологических способов маркирования и в морфемах, и в парадигмах, и в предложениях, и в классах деревьев, представляющих эти предложения.

4.Морфонологическое описание целесообразно осуществлять в терминах сформулированных Якобсоном и Халле дифференциальных признаков. Однако в связи с различением сегментного и суперсегментного в описании следует оговорить классификацию признаков на просодические и ингерентные. Вряд ли можно закрепить за каждым признаком определенный функциональный облик: один и тот же признак в зависимости от многих условий структурного порядка может функционировать то как ингерентный, то как просодический. Например, на двойственность признака мягкости со свойственной ему принципиальностью обратил внимание Е. Д. Поливанов: «…в русском мягкость согласных – это специфическая черта самого данного звука, в турецких же языках твердость или полумягкость согласных зависит от того, является ли все данное слово задним или передним в сингармоническом отношении» [Поливанов 1934: 28 сн.]. Можно привести массу примеров, подтверждающих аналогичную двойственность едва ли не для каждого «ингерентного» признака.

В современной фонологии впервые на двойственный характер фонологических признаков обратили внимание лингвисты лондонской фонологической школы, разработавшей просодическую концепцию описания языка. Просодический анализ отражает современный взгляд на характер внутреннего механизма языка и является своего рода антитезой американской дескриптивной лингвистике с ее моносистемным представлением фонологии и оторванностью фонологии от грамматики. Суперсегментный уровень образует самостоятельную систему, соотнесенную с сегментными уровнями, и подобно тому как на сегментном уровне возникает задача лингвистического сегментирования речевого континуума на формальные единицы, на просодическом уровне необходима аналогичная сегментация. Единый суперсегментный континуум текста расчленяется на просодии фразы, синтагмы, слова и слога. Функция этих просодий – глобальное маркирование соотносимых с ними формальных единиц. Одни из типов словесных просодий фиксируют слово как фонологическую данность (например, слоговой и тоновый контуры, фиксированное ударение), другие – как морфологическую данность (например, подвижное ударение, морфемная структура). Признаки фонологического уровня, используемые в роли морфологических просодий, должны, вслед за лондонцами, рассматриваться как экспоненты грамматических категорий.