Александр Сковородников - Экология русского языка

Спрашивается, почему такие фразеологизмы считаются устаревшими? В указанном словаре пояснений на этот счет нет. Повидимому, понятие «устаревшей» языковой единицы ориентировано не на высококультурную часть социума, т. е. на представителей полнофункциональной речевой культуры, а на носителей ее низших страт, которые, как пишут В. Е. Гольдин и О. Б. Сиротинина, все «в большей или меньшей степени “ущербны” с точки зрения возможностей полноценного и творческого использования языка» [Гольдин, Сиротинина 1997: 414].

Обнаруженная фразеологическая лакуна в языковом сознании молодежи объясняет одну из причин, почему это поколение не читает классическую литературу: язык этой литературы для нынешнего молодого поколения стал чужим и малопонятным, причем в области не только фразеологии, но и книжной лексики в целом. Об этом свидетельствует следующий эксперимент, в котором участвовало 106 студентов первого курса институтов гуманитарного профиля. Студентам было дано задание составить осмысленные высказывания с десятью словами и выражениями из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (книга 5, глава «Великий инквизитор»): горние силы, пред престолом Божиим, в конце времен, аутодафе ( автодафе у Достоевского) , небытие, пренебречь хлебом земным для небесного, вытерпеть крест свой, акриды, всемирность соединения людей, антропофагия. Результаты эксперимента отражены в табл. 2.

Всего было получено 285 правильных ответов из 1060 возможных, что составляет 26,9 %. В пересчете на пятибалльную систему – 1,3 балла, что соотносится с результатами первого эксперимента.

Таблица 2

Отметим, что дело не только в языке как таковом; очень много библейских легенд, образов, сюжетов стало основой неисчислимого количества произведений светской европейской культуры: литературы, изобразительного искусства, музыки, – без знания которых не может быть культурного человека.

Немаловажное место в общем контексте лингвоэкологии должно принадлежать изучению вербализации эмоций, что также получает философское обоснование: «Часто язык отождествляют с разумом или подлинным источником разума. Но такое определение, как легко заметить, не покрывает все поле. Это pars pro toto; оно предлагает нам часть вместо целого. Ведь наряду с концептуальным языком существует эмоциональный язык, наряду с логическим или научным языком существует язык поэтического воображения» [Кассирер 1988: 30]. Между тем в сфере осмысления и языкового выражения эмоций обнаруживаются существенные пробелы.

По сути дела об этом пишет Конрад Лоренц в статье «Восемь смертных грехов цивилизации» [Лоренц 1998: 59]. Одним из восьми «грехов цивилизации» Лоренц считает «исчезновение всех сильных чувств и аффектов вследствие изнеженности». Он пишет: «Развитие техники и фармакологии порождает возрастающую нетерпимость ко всему, что вызывает малейшее неудовольствие. Тем самым исчезает способность человека переживать радость, которая дается лишь ценой напряженных усилий при преодолении препятствий. Волны страдания и работы, сменяющие друг друга по воле природы, спадают, превращаясь в незаметную зыбь невыносимой скуки» [Там же]. Еще более определенно на эту тему высказывается Эрих Фромм: «Не более и не менее как Чарльз Дарвин предупреждал о тех трагических последствиях, которые может принести человечеству отчужденный, чисто научный интеллект. В автобиографии он писал <���…>: “Мне кажется, что мой разум превратился в своеобразную машину, которая из массы данных и связей выбирает лишь общие закономерности… Утрата интереса к искусству – это утрата счастья, от которой страдает, возможно, и интеллект, а уж вне всякого сомнения – моральная сторона личности, ибо ослабляется эмоциональная сторона нашей натуры” (Дарвин 1957. С. 148). Процесс, описанный Дарвином, в наше время происходит в невероятно ускоренном темпе; отрыв интеллекта от сердца наблюдается почти повсеместно» [Фромм 2012: 229].

Свидетельством процесса «дистрофии мира эмоций» у «рыночной личности» может служить, в частности, мини-эксперимент, в котором участвовали в качестве экспертов 20 человек с высшим филологическим образованием – магистранты, аспиранты и молодые преподаватели филологического отделения Института филологии и языковой коммуникации СФУ. Респондентам было предложено 120 слов, обозначающих эмоции и эмоциональные состояния, взятые из монографии Е. П. Ильина «Эмоции и чувства» [Ильин 2001], с заданием распределить эти слова по трем рубрикам: часто употребляемые, редко употребляемые и вовсе не употребляемые – с учетом языковых предпочтений респондентов и их социального и профессионального окружения. При обработке анкет существенными считались только те количественные показатели, которые предъявлены не менее чем 50 % респондентов.

Результат эксперимента таков: 44 слова из 120 (то есть 36,7 %) оценены суммарно как редко употребляемые или не употребляемые вообще. Стилистически эти слова характеризуются следующим образом (с учетом стилистических помет в [Толковый словарь… 2011]). Слов стилистически нейтральных – 31: возгордиться, возненавидеть, добросердечный, кроткий, ликовать, млеть, мука, негодование, неистовствовать, неприязнь, неудовольствие, обожествлять, ожесточение, озлобиться, почтение, превозноситься, предубеждение, преклонение, робеть, разобидеться, рассвирепеть, растрогаться, скорбеть (устаревшим и высоким считается в указанном словаре употребление этого глагола с предложно-именным сочетанием «по комчем»), сокрушаться (считается разговорным употребление этого глагола с союзом «что»), смирение, смягчиться, умиление, упоение, уныние, устыдиться, хандра . Слов с пометой «разг.» – 4: взорваться, жалостливый, обозлиться, расчувствоваться . С пометой «книжн.» – 4: благожелательный, благосклонный, одухотворенный, экстаз . С пометой «высок.» – 2: благоговение, гордыня . С пометой «устар.» – 1: приязнь . Слово «кручиниться» охарактеризовано в словаре как принадлежащее «народной словесности». Слово « эмпатия » в указанном словаре отсутствует и толкуется в терминологических словарях (см., напр. [Большой психологический… 2003: 625; Стариченок 2008: 710]).

Конечно, интерпретировать этот результат как свидетельство того, что эти слова отсутствуют в языковом сознании участников эксперимента, нет достаточных оснований. Тем не менее можно сделать вывод о том, что эти слова и соответствующие им понятия находятся не в актуализированной сфере языкового сознания, а в его пассивной части. Оценка этого факта относится к компетенции экологии речи, однако при длительном существовании этой, по сути, негативной тенденции она может стать предметом экологии языка (о разграничении понятий «экология речи» и «экология языка» см. в Главе 1).