Сергей Зелинский - Анализ массовых манипуляций в России. Анализ задействования манипулятивных методик управления массами в исследовании деструктивности современной эпохи на примере России. Психоаналитический подход

Эта аналогия наводит нас на мысль назвать травматическими также те переживания, на которых, по-видимому, фиксированы наши нервнобольные. Таким образом, для объяснения возникновения невротического заболевания как бы напрашивается одно простое условие. Невроз следовало бы уподобить травматическому заболеванию, а его возникновение объяснить неспособностью справиться со слишком сильным аффективным переживанием… Случается также, что травматическое событие, потрясающее все основы прежней жизни, останавливает людей настолько, что они теряют всякий интерес к настоящему и будущему и в душе постоянно остаются в прошлом, но эти несчастные не обязательно должны стать нервнобольными. Мы не хотим переоценивать для характеристики невроза эту одну черту, как бы постоянна и значительна она ни была… Вместе с Брейером я утверждаю следующее: каждый раз, сталкиваясь с симптомом, мы можем заключить, что у больного имеются определенные бессознательные процессы, в которых содержится смысл симптома. Но для того, чтобы образовался симптом, необходимо также, чтобы смысл был бессознательным. Из сознательных процессов симптомы не образуются; как только соответствующие бессознательные процессы сделаются сознательными, симптом должен исчезнуть. Вы сразу же предугадываете здесь путь к терапии, путь к уничтожению симптомов. Этим путем Брейер действительно вылечил свою истерическую пациентку, т. е. освободил ее от симптомов; он нашел технику доведения до ее сознания бессознательных процессов, содержавших смысл симптома, и симптомы исчезли… Образование симптома – это замещение (Ersatz) чего-то другого, что не могло проявиться. Определенные душевные процессы нормальным образом должны были бы развиться настолько, чтобы они стали известны сознанию. Этого не случилось, но зато из прерванных, каким-то образом нарушенных процессов, которые должны были остаться бессознательными, возник симптом. Таким образом, получилось что-то вроде подстановки; если возвратиться к исходному положению, то терапевтическое воздействие на невротические симптомы достигнет своей цели… Положение о том, что симптомы исчезают, если их бессознательные предпосылки сделались сознательными, подтвердилось всеми дальнейшими исследованиями, хотя при попытке его практического применения сталкиваешься с самыми странными и самыми неожиданными осложнениями. Наша терапия действует благодаря тому, что превращает бессознательное в сознательное, и лишь постольку, поскольку она в состоянии осуществить это превращение… наше положение, что при знании их смысла симптомы исчезают, остается все-таки правильным. Дело только в том, что знание должно быть основано на внутреннем изменении больного, которое может быть вызвано лишь психической работой с определенной целью. Здесь мы стоим перед проблемами, которые скоро объединятся в динамику образования симптомов… Под «смыслом» симптома мы понимаем одновременно два момента: откуда он берется и куда или к чему ведет, т. е. впечатления и переживания, от которых он исходит, и цели, которым служит.

Таким образом, на вопрос, откуда берется симптом, отвечают впечатления, которые приходят извне, были когда-то в силу необходимости сознательными и с тех пор благодаря забыванию могут стать бессознательными. Но цель симптома, его тенденция – это каждый раз эндопсихический процесс, который, возможно, сначала был сознаваем, но не менее вероятно, что он никогда не был в сознании и давно оставался в бессознательном. Так что не очень важно, захватила ли амнезия также и исходные переживания, на которых основывается симптом, как это происходит при истерии; цель, тенденция симптома, которая с самого начала может быть бессознательна, основана на его зависимости от бессознательного, и при неврозе навязчивых состояний не менее тесной, чем при истерии… самый чувствительный удар по человеческой мании величия было суждено нанести современному психоаналитическому исследованию, которое указало Я, что оно не является даже хозяином в своем доме, а вынуждено довольствоваться жалкими сведениями о том, что происходит в его душевной жизни бессознательно…».

«Невроз является завершением конфликта между Я и Оно, а психоз является аналогичным исходом для подобной пертурбации в отношениях между Я и внешним миром, – отмечает Фрейд в работе «Невроз и психоз» [11] www.freudlacan.org . – Неврозы переноса возникают из-за того, что Я не желает воспринимать влечение, господствующее в Оно, и не желает пропускать его двигательный разряд или оспаривать преследуемую им цель. Я защищается от него при помощи механизма вытеснения; вытесненное восстает против такой судьбы, оно выбирает пути, над которыми Я не имеет никакой власти, принимая вид субститута, который навязывается Я путем компромисса: симптома. Я видит, что его единство находится под угрозой и нарушено этим незаконно вторгшимся, и продолжает бороться против симптома так же, как оно защищалось от первичного влечения, и все это вместе взятое и составляет картину невроза. Не вызывает возражений то, что Я, предпринимая вытеснение, следует, по сути, приказаниям своего «Сверх-Я», происходящим, в свою очередь, от тех же влияний внешнего мира, которые нашли в «сверх-Я» свое представительство. Очевидно, что Я перешло на сторону этих сил, что их требования берут в нем верх над импульсными требованиями Оно, и что Я является той силой, которая осуществляет вытеснение в отношении этого участия Оно и стремится консолидировать его, прибегая к контрсопротивлению. Будучи на службе у «сверх-Я» и реальности, Я вступило в конфликт с Оно, и именно это характеризует все неврозы переноса… Общей этиологией для резкого проявления психоневроза или невроза по-прежнему остается фрустрация, неисполнение одного из детских желаний, которые так и не были подавлены и которые так глубоко укоренились в нашей филогенетической организации. Эта фрустрация, в конечном счете, всегда внешнего происхождения. В некоторых случаях она может исходить из этого компонента (в Сверх-Я), который принял на себя представительство требований реальности. Патогенный эффект связан тогда с тем, что при таком чреватом конфликтом напряжении либо Я остается верным своей зависимости от внешнего мира и пытается заставить Оно молчать, либо оно дает Оно подчинить себя и таким образом оторвать от реальности. Но в этой, казалось бы, простой ситуации возникает осложнение, связанное с существованием «Сверх-Я», которое с непонятной еще для нас сложностью объединяет в себе влияния Оно, равно как и влияния внешнего мира, и представляет, в определенной степени, идеальную модель того, к чему направлены все усилия Я: примирения его многочисленных зависимостей. Поведение «сверх-Я» должно приниматься во внимание при всех формах психического заболевания, что до сих пор не делалось. Но мы можем предварительно постулировать, что возможно существование аффектаций, имеющих первопричиной конфликт между Я и «сверх-Я». Анализ меланхолии позволяет нам распознать в ней модель этой группы, и мы могли бы дать таким расстройствам название «нарциссические психоневрозы». Это, разумеется, согласуется с нашими впечатлениями, когда мы обнаруживаем причины, отделяющие такие состояния, как меланхолия, от других психозов. Но тогда мы видим, что можем дополнить нашу простую генетическую формулу, не отказываясь от нее. Невроз переноса соответствует конфликту между Я и Оно, нарциссический невроз – конфликту между Я и «Сверх-Я», психоз – конфликту между Я и внешним миром. Разумеется, мы еще не можем сказать, действительно ли мы открыли новые перспективы или всего лишь обогатили сокровищницу наших формул. Но я думаю, что эта возможность практического применения должна, тем не менее, побудить нас не бросать из виду наше предложение о разделении психического аппарата между Я, «сверх-Я» и Оно.