Анатолий Сагалевич - Романтическая океанология

Когда Монин оставил кресло директора, наше направление уже заняло прочное место в исследованиях океана. Но, как это часто бывает, большое дело вызывает зависть, а также возбуждает у некоторых людей желание «сорвать куш» и заставить «пахать» профессионалов в целях удовлетворения своих низменных потребностей. Но именно романтический взгляд на те великие дела, которым мы посвятили жизнь, поможет нам держать высоко честь и достоинство и нашего дела, и нашей подводной команды. И я благодарен судьбе за то, что в критических ситуациях (не под водой, а на суше) всегда находились люди, которые понимали существо вопроса и приходили на помощь. Итак, романтическая океанология.

Я пришел в Институт океанологии 6 октября 1965 года. Андрей Сергеевич Монин – 25 сентября того же года. Вопрос о моем приеме в Институт решал прежний директор – Владимир Григорьевич Корт. Администрация Института и большинство научных подразделений находились в Люблино – в старинном дворце на берегу пруда, а также во вновь построенном здании вблизи дворца. Старинный дворец (графа Дурасова) и примыкающий к нему парк создавали необычную и, я бы сказал, романтическую атмосферу. Я начал свою работу в Отделе морской техники, которым руководил Борис Васильевич Шехватов – хороший инженер и порядочный, добрый человек. Мы располагались на улице Бахрушина, в старом двухэтажном здании, в котором в прежние времена находилась женская тюрьма. В этом здании располагались лаборатории технического сектора и частично геологи, биологи и химики. Здание было старое, мрачное, и каждый выезд в Люблино воспринимался как праздник, т. к. мы попадали совершенно в другую атмосферу. Прекрасный парк, старинный дворец на берегу пруда создавали атмосферу некоторого романтизма. Встречи и беседы с людьми, с которыми я успел подружиться, радовали и побуждали к научным «подвигам». В то время в Институте была прекрасная самодеятельность. Коллектив энтузиастов ставил классные спектакли, сценарии для которых писались сотрудниками Института. Актеры также были из числа молодых и уже маститых ученых. Поскольку я играл на гитаре, то сразу влился в творческий коллектив, в котором подружился с Львом Москалевым, Ильей Краушем и другими талантливыми людьми. Первый спектакль, в котором я принимал участие, «Освещение храма», был посвящен 20-летию со дня основания Института. Там были и папа римский (Лев Москалев), освещавший Дворец, и кардинал (Илья Крауш), и, конечно, группа анархистов, в которой был и я, с гитарой и песнями. Папа римский, Лев Москалев в рясе, говорил первые слова:

В этих строчках упомянуты названия улиц Москвы, на которых располагались различные научные подразделения Института, прежде чем в 1976 году они объединились в одном здании. Второй прекрасный спектакль назывался «Живые души» – почти по Гоголю». В центре сюжета Чичиков (Илья Крауш) – ученый, который решил построить батискаф. И он обходил различные структурные подразделения Института в поисках поддержки и единомышленников. Далее была «Женщина в океанологии» и другие постановки. Эта небольшая театральная жизнь также создавала атмосферу романтизма, дружбы, раскованности и в какой-то степени сплачивала коллектив ученых Института. Некоторые персонажи были прообразами отдельных ученых. Все понимали юмор, не было никаких обид, а только желание продолжать это интересное дело. И конечно же, свободно и с энтузиазмом делалась наука. Институт уже прочно встал на путь проведения научных исследований в Мировом океане. Конечно, главным техническим средством проведения исследований являлся легендарный «Витязь», который совершал по 2–3 экспедиции в год, потрясая мир своим величием и большим объемом получаемых научных данных. Экспедиции на «Витязе» были мечтой каждого ученого. Это было первое крупное исследовательское судно, открывшее путь ученым в открытый океан. Оно позволило проводить исследования на больших акваториях, отбирать пробы и проводить измерения на всех глубинах, вплоть до максимальных. Я все это описываю для того, чтобы читатель понял, какая атмосфера царила в Институте до того, как директором стал А.С. Монин.

Гораздо позже я эту обстановку описал в стихах в «Балладе об Институте», выдержки из которой привожу здесь.

Моей по настоящему крупной приборной разработкой явилась система непрерывного сейсмического профилирования с электроискровым излучателем («спаркер»). В отличие от других аппаратурных комплексов такого типа, эта система предназначалась для работы в глубоком океане. Основой комплекса была мощная энергетическая установка и оригинальная система обработки принимаемых сейсмических сигналов аналоговым способом. Первые испытания этого комплекса состоялись в 1968 году на Черном море в Южном отделении института. Как раз в то время в отделение приехал А.С. Монин. Он пришел на судно «Сергей Вавилов», с которого мы работали, дотошно расспросил об устройстве комплекса, посмотрел записи, остался доволен. И после этого довольно часто упоминал в своих выступлениях эту разработку, как одну из самых успешных в нашем институте. Затем он обязал меня оборудовать этой аппаратурой все крупные суда Института. Таким образом, на НИС «Академик Курчатов», «Дмитрий Менделеев», старый «Витязь» были поставлены мощные сейсмопрофилографы, которые затем в течение нескольких лет успешно работали. В этих своих новых контактах с Андреем Сергеевичем я понял масштабность его мышления, умение расставлять акценты на главном при решении проблемы. Символично, что на приход в Институт Монина пришлось появление новых научных кораблей «Академик Курчатов» (1966) и «Дмитрий Менделеев» (1969). Появление двух новых крупных судов обусловило расширение экспедиционной деятельности. Вместо 2–3 рейсов «Витязя» теперь три судна способны были совершать по 8–9 рейсов в год. Два новых судна были построены в Германии (ГДР, г. Висмар) и были оснащены комплексом хорошего научного и навигационного оборудования. Правда, некоторые аппаратурные комплексы уже морально устарели и требовали замены на более современные. Мне пришлось участвовать в этом процессе, поскольку в 1968 году я был включен в состав приемочной комиссии НИС «Дмитрий Менделеев» и принимал научное оборудование. Во время этой работы я близко познакомился с И.Д. Папаниным, который был председателем комиссии. Необходимо отметить, что вскоре после прихода Монина в Институт перешел из Акустического Института Игорь Евгеньевич Михальцев. Сначала он был заместителем директора по Тихоокеанскому Отделению, а затем переведен в Москву и занял место зам. директора по технике. Он сыграл большую роль в становлении техники исследований океана. По его инициативе было создано ОКБ океанологической техники. Работа отделов и лабораторий технического сектора приобрела направленность на создание самых современных приборов. Были приняты в Институт новые сотрудники с хорошей инженерно-технической базой. В Отделе морской техники, где я работал, помимо сейсмопрофилографа были созданы локатор бокового обзора (Ю.И. Ломоносов), гидрофизический зонд «Аист» (О.Г. Сорохтин, В.И. Прохоров), частотный батитермозонд и термоградиентометр (Э.В. Сувилов) и другие приборы. Причем этот прогресс был сделан в течение двух лет. Такому успешному и быстрому развитию Отдела морской техники в значительной степени способствовало то, что работы велись в тесном контакте с одним из крупнейших геоморфологов Глебом Борисовичем Удинцевым, практически определявшим те задачи, которые необходимо было решать в плане создания приборов. Я ходил в экспедиции, руководимые им, и считаю его одним из своих учителей. Г.Б. Удинцев имел широкие контакты за рубежом, много ездил и привозил свежие идеи, которые и внедрялись нашими инженерами в практику. Во втором рейсе НИС «Академик Курчатов» я познакомился с Ж.И. Кусто. Судно зашло в порт Момбаса, где в это время стоял «Калипсо» с ныряющим блюдцем «Дениза» (рабочая глубина 600 м) на борту. Я слазил внутрь «Денизы», полежал там, посмотрел в иллюминатор и подумал: «Вот оно – будущее исследований океана» Появилась мечта, которой суждено было сбыться позже…